Сергей Степняк-Кравчинский - Подпольная Россия

II

Первые кровавые дела начались за год или за два до наступления настоящего террора. То были пока отдельные факты, без всякого серьезного политического значения; но они ясно доказывали, что усилия правительства начали уже приносить свои плоды и что "млеко любви" социалистов прошлого поколения превращалось мало-помалу в желчь ненависти. Вытекая из чувства мести, нападения направлялись вначале на ближайших врагов - шпионов, и в разных частях России их было убито около полудюжины.

Было, однако, несомненно, что эти первые попытки необходимо должны были повести к дальнейшим. Уж если тратить время на убийство какого-нибудь шпиона, то почему же оставлять безнаказанным жандарма, поощряющего его гнусное ремесло, или прокурора, который пользуется его донесениями для арестов, или, наконец, шефа жандармов, который руководит всем? А дальше приходилось подумать и о самом царе, властью которого действует вся эта орда. Логика вещей должна была заставить революционеров пройти одну за другой все эти ступени, и они не могли не пройти их, так как русский человек может грешить недостатком чего угодно, только не мужества быть последовательным до конца.

Случилось, однако, обстоятельство первостепенной важности, давшее такой сильный толчок движению, что этот переход, на который при иных условиях потребовались бы, может быть, годы, был совершен почти сразу.

24 января 1878 года раздался памятный выстрел Веры Засулич. Через два месяца она была оправдана судом присяжных.

Нам нет нужды говорить о подробностях самого события и процесса, ни настаивать на их громадном значении. Каждый, кто пережил это время, помнит, в каком лихорадочном возбуждении было тогда все общество, вся публика без различия возраста, сословий, партий. Легко представить себе, что должно было происходить в среде революционеров.

Засулич вовсе не была террористкой. Она была ангелом мести, жертвой, которая добровольно отдавала себя на заклание, чтобы смыть с партии позорное пятно смертельной обиды. Очевидно было, что если всякий подлый поступок должен ждать своей Засулич, то совершивший его может спать спокойно и дожить до седых волос.

И, однако, событие 24 января имело огромное значение в развитии терроризма. Оно озарило его своим ореолом самопожертвования и дало ему санкцию общественного признания.

Оправдание Засулич было торжественным осуждением всей системы произвола, которая заставила эту девушку поднять на палача свою мстительную руку. Печать и общество единодушно приветствовали приговор присяжных.

Как же отнеслось правительство к этому гласу народа?

Александр II лично посетил Трепова, заклейменного всеобщим презрением, и перевернул вверх дном весь город, разыскивая оправданную Засулич, чтобы снова заключить ее в тюрьму.

Трудно было выказать более наглым образом свое презрение к правосудию и общественному мнению.

Недовольство усилилось. К жгучему чувству обиды вскоре присоединилась еще горечь разочарования.

Здесь следовало бы дать очерк чисто либерального движения, возникшего в начале прошлого царствования в среде образованных слоев русского общества. Но так как сделать этого в немногих словах нельзя, то я замечу только, что событием, придавшим ему особенную силу, была Турецкая война, которая, подобно Крымской, обнажила все язвы нашего общественного строя и пробудила надежды на новые преобразования, особенно после конституции, данной Александром II Болгарии.

Возвращение императора в столицу после кампании совпало с процессом Засулич.

Иллюзии либералов рассеялись, как дым; и тогда-то они обратили свои взоры на единственную партию, которая боролась против деспотизма, социалистическую. Первые их попытки к сближению с революционерами с целью образования союза относятся к 1878 году.

III

Однако правительство решилось, по-видимому, раздразнить до крайности не только либералов, но и революционеров. Из низкого чувства мести оно удвоило жестокости по отношению к тем из них, которые находились в его власти. Александр II дошел даже до того, что отменил приговор собственного сената, который под видом ходатайства о помиловании оправдал большую часть подсудимых по "делу 193-х".

Но что же это за правительство, которое так нагло издевается над законами страны, которое не опирается и не желает опираться ни на народ, ни на общество, ни на какой-нибудь отдельный класс, ни даже на им самим созданные законы? Что представляет оно, как не воплощение грубой силы?

Против подобного правительства все дозволительно. Оно уже является не выразителем воли большинства, а организованным произволом. На уважение оно может претендовать не больше, чем шайка придорожных разбойников, которые бьют, грабят и режут, пока на их стороне сила.

Но как избавиться от этой банды, укрывшейся за лесом штыков? Как освободить от нее родину?

Нечего было и думать о взятии приступом твердыни царизма, как то делалось в других, более счастливых, странах. Нужно было обойти врага с тылу, схватиться с ним лицом к лицу позади его неприступных позиций, где не помогли бы ему все его легионы.

Так возник терроризм.

Родившись из ненависти, вскормленный любовью к родине и уверенностью в близкой победе, он вырос и окреп в электрической атмосфере энтузиазма, вызванного геройским поступком.

Шестнадцатого августа 1878 года, то есть через пять месяцев после оправдания Засулич, терроризм фактом убийства генерала Мезенцова, шефа жандармов и главы всей шайки, смело бросил вызов в лицо самодержавию. С этого дня он, не переставая, шел гигантским шагом вперед, все усиливаясь и завоевывая почву, пока наконец не достиг своего апогея в страшном поединке с человеком, который был олицетворением деспотизма.

Я не буду излагать его подвигов; они уже вписаны огненными буквами на страницах истории. Три раза противники сходились лицом к лицу; три раза, волею судьбы, террорист оставался побежденным. Но после каждого поражения он подымался снова, более грозный и могущественный, чем прежде. За покушением Соловьева последовало покушение Гартмана, за ним - страшный взрыв в Зимнем дворце, который, казалось, превзошел все, что воображение могло придумать самого невероятного. Но вот пришло 1-е марта. Снова очутились враги лицом к лицу, и в этот раз всемогущий император пал умирающий к ногам своего противника.

Террорист победил наконец в этом роковом поединке, унесшем столько жертв.

Среди коленопреклоненной толпы он один высоко держит свою гордую голову, изъязвленную столькими молниями, но не склонявшуюся никогда перед врагом.

Он прекрасен, грозен, неотразимо обаятелен, так как соединяет в себе оба высочайшие типа человеческого величия: мученика и героя.