Александр Торопцев - Москва. Путь к империи

5) наконец <���…> указал строить новый царский дворец за Неглинною, между Арбатом и Никитскою улицею, и, подобно крепости, оградить высокою стеною. Сия часть России и Москвы, сия тысячная дружина Иванова, сей новый двор, как и отданная собственность царя, находясь под его непосредственным ведомством, были названы опричниною, а все остальные — то есть все государство — земщиною, которую Иван поручал боярам земским…» [176] Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 34–35.

Через день царь приступил к исполнению данного в грамоте обещания. Утром палачи повели на лобную площадь князя Александра Борисовича Горбатого-Шуйского и его семнадцатилетнего сына Петра. Прекрасный полководец, герой взятия Казани, потомок святого Владимира, Всеволода Большое Гнездо и юный князь держали друг друга за руки и лица их были спокойны. Сын первым подошел к плахе, не желая видеть гибель отца. Но знаменитый воин, славный Рюрикович крепкой рукой отодвинул сына от места смерти (хоть минуту еще поживи) и положил голову свою на плаху. Палач был опытный. Голову Александра Борисовича, ловко отсеченную от тела, поднял сын, прильнул к отцовским теплым губам, посмотрел на небо, пожил подаренные ему отцом две-три минуты (палачи не торопили его в этот торжественный страшный миг) и, бесшабашно улыбаясь, положил свои кудри на плаху, холодную почему-то. Затем казнили нескольких князей, а также шурина Александра Борисовича Горбатого-Шуйского, окольничего Головина, грека. Больше всего досталось князю Шевыреву. Его посадили на кол, он весь день страдал, но не кричал от дикой боли, от нестерпимой обиды, от жалости к самому себе, умирающему в столь неестественной для человека разумного позе. Он пел канон Иисусу, на воскрешение не надеясь.

Двум князьям, Куракину и Немому, несказанно повезло: их просто постригли.

В тот же день царь придумал для обреченного рода Рюриковичей систему уничтожения, известную еще в древних странах. Он объявил князьям Салтыкову, Серебряному, Охлябинину, Осину-Плещееву, что те могут спасти свои жизни, представив ручателей за себя, которые, в случае, скажем, бегства своих подопечных, обязаны были внести в казну огромную сумму денег. Повязав Рюриковичей взаимной ответственностью, Иван в первые же дни опричнины подготовил прекрасную почву для полного уничтожения знаменитого рода. А чтобы чувствовать себя совсем уверенно, он вместо заявленной тысячи набрал в новую дружину шесть тысяч человек, молодых бесшабашных парней из незнатных родов.

Почему же Рюриковичи смирились с горькой участью почти бессловесных баранов, которых хозяин выбрал на шашлык для знатного пира, а его слуги повели «молчаливых животных» под нож? Почему летописцы и позднейшие историки ничего не пишут о сколько-нибудь серьезном, организованном сопротивлении Рюриковичей, опытных воинов, полководцев, богатых людей? Потому что — и это понял Иван IV Васильевич, — отправив из Александровской слободы одно послание боярам и духовенству, а другое — народу, имея все для успешного противостояния царю, они не имели в стране, где правили шестьсот лет, опоры в людях. Это обстоятельство явилось одной из причин удачно осуществленной расправы над родом основателей Русского государства.

Опричники получили от Ивана IV Васильевича странную символику. К седлам они прикрепляли собачью голову и метлу. Собаки олицетворяли собой грызунов, которые грызли князей и бояр беспощадно, а метлами опричники якобы выметали (только куда — непонятно) из Московии мусор. Собака, как считают почти все естествоиспытатели, произошла от волка. Г олова волка была изображена на знамени тюрков, которых водили в походы в VII–VIII веках Кутлуг, Тонъюкук, другие знаменитые полководцы Великой Степи. Волки Кутлуга принесли неисчислимые беды многим народам. Тюркский каганат одно время занимал территорию от Волги до Маньчжурии. Народы этого региона разгромили тюрков, разодрали на куски знамена с изображением волков, но память о кровожадном оскале вечно голодного животного запечатлелась на генных негативах злой половины человечества. Волчья символика не раз еще всплывет в памяти этих людей на беду людям другим.

Иван IV Васильевич неплохо знал историю. На Руси, как и во многих других странах, волков не любили, волками пугали детей. Царь заменил волка собакой. Собака уже тогда считалась другом человека. Сколько же собак нужно было обезглавить, чтобы каждому опричнику повесить знак принадлежности к псам-охотникам царя на седло? С этим знаком опричники носились по всей земле Русской, грызли Рюриковичей и их доброжелателей и метлами выметали из страны. С этими метлами тоже не все понятно. Бабу-Ягу, любительницу покататься на своем метлолете, побаивались в русских деревнях и селах… Странную символику изобрел Иван IV Васильевич, было в ней что-то сатанинское.

Аппетит у псов-опричников был огромный. С каждым днем метлам приходилось работать все больше. Но они не уставали, исполняя волю царя, сметали с земель земщины бывших ее владельцев, пытали и душили, морили голодом и сажали на кол, убивали самыми изощренными способами новых и новых врагов Ивана IV Васильевича, а он свирепел все больше. Митрополит Колычев, поставленный царем против своей воли, в Успенском соборе однажды во всеуслышание отказался благословить царя, сказал ему все, что думает о бесчинствах и злодеяниях. Иван IV не сдержал себя от гнева, с силой ударил жезлом о каменный пол, затаил лютую злобу на владыку, а на следующий день в ответ на дерзость первосвятителя в Москве начались новые казни, а также пытки всех, близких к Филиппу Колычеву людей.

Но этого опричникам уже не хватало для полного куража. Летом 1568 года, ночью они во главе с Афанасием Вяземским, хоть и князем, но оказавшимся в опричниках, Малютой Скуратовым, Василием Грязным пошли к боярам. С диким шумом врывались они в дома бояр, купцов, дьяков. «Бояре, мы невесту выбирать!» Из домов налетчики выволакивали молодых и красивых дочерей боярских, бросали боярынек в телеги и с грохотом неслись по городу. Москва молчала.

За городом по утру ждал их сам царь. Услужливые слуги, постоянно облизывая губы, подводили к нему лучших боярынек, купчих, дьячих. Иван IV Васильевич в этом деле знал толк. Он выбрал себе девушек получше, отдал остальных верным сподвижникам, и началась кутерьма. Боярыньки не сопротивлялись, опричники дергались от счастья, как дергается несчастный в эпилептическом припадке. Радость прерывалась попойкой и бешеной скачкой по июльскому Подмосковью. Отряд налетал на беззащитные селения, горели усадьбы опальных бояр, в шум пожаров врывались вопли и стоны пытуемых, лилась на июльские густые травы, уже созревшие для второго покоса, кровь бояр, их слуг; тихонько плакали боярыньки, некоторые из них при этом грустно-грустно осматривали мир, прощаясь с ним.