Александр Торопцев - Москва. Путь к империи

После этого против царя восстали боярыни и служанки Евдокии. Увидев своих господ мертвыми, они по-бабьи, не боясь и не стесняясь, высказали царю все, что думают о его изуверствах. То был бунт! Иван IV приказал содрать с дерзких женщин одежду и расстрелять их. А уж после этого утопили в реке Шексне инокиню Евфросинию, мать Владимира Андреевича.

В 1569–1570 годах Иван IV Васильевич нанес сокрушительные удары по Пскову и Новгороду, а чтобы его верные слуги не зазнавались, он повелел казнить самых любимых своих собак-грызунов: Алексея Басманова, его сына Федора и Афанасия Вяземского. Не забывал царь при этом отчитываться перед народом, как будто народ дал ему задание истребить бояр. 25 июля 1570 года он повелел устроить образцово-показательную массовую казнь на большой торговой площади, где были поставлены триумфальные арки царевых побед — 18 виселиц, аккуратно разложены орудия пыток и подвешен над огромным костром столь же огромный адский котел с водой, быстро закипевшей. Народ московский в ужасе разбежался по домам. Иван IV очень этому удивился и послал слуг зазывать жителей на спектакль, на котором разыгрывалась жизнь 300 сограждан. Видно, ужас народный умилостивил изверга — не всех казнили в тот день. Многих царь миловал — и народу это очень понравилось. Но те, кто должен был умереть, претерпели страшные муки. Их обвинили во всех тяжких грехах, пытали и лишили жизни…

Удивительный был все-таки род Рюриковичей! Их губили сотнями, тысячами, а они даже на смертном одре оставались верны самим себе. Они так и не восстали против изверга и его грызунов. Лишь некоторые из них перед смертью, уже в руках палача, давали волю своим словам. Но — не более того. Молчан Митьков отказался выпить с Иваном IV Васильевичем чашу с медом — царь во гневе воткнул в него жезл. Молчан молча перекрестился и отдал Богу душу.

«Таков был царь, таковы были подданные! Ему ли, им ли должны мы наиболее удивляться? Если он не всех превзошел в мучительстве, то они превзошли всех в терпении, ибо считали власть государеву властью Божественною и всякое сопротивление беззаконием; приписывали тиранство Иваново гневу небесному и каялись в грехах своих; с верою, с надеждою ждали умилостивления, но не боялись и смерти, утешаясь мыслию, что есть другое бытие для счастия добродетели и что земное служит ей только искушением; гибли, но спасали для нас могущество России: ибо сила народного повиновения есть сила государственная» [177] Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 69. .

Не все согласятся с выводом отца русской истории Н. М. Карамзина, но вряд ли найдется человек, который не удивится этому упорному качеству русского народа — смиренному повиновению — и не поразится силе его духа, способной совершать в столь мрачной ситуации воистину великие подвиги самопожертвования и героизма. А подвиги в эпоху Грозного были…

Иван IV увлекся войной на Западе, послал крупное войско в Ревель, приказал взять крепость. Воеводы потеряли под стенами города много людей, на русскую рать налетела чума, пришлось вернуться назад, распустить войско по домам.

И в этот момент на Русь явился Девлет-Гирей. Он внезапно подошел к Московской земле и, догадываясь, что в районе Коломны его ждут русские полки, повернул чуть влево и вышел к берегам Оки неподалеку от Серпухова, где стояло отборное войско самого Ивана IV. Опричники! Они своими дерзкими налетами на боярские усадьбы, русские селения и города наводили ужас на соотечественников, а против Девлет-Гирея действовали как слепые котята. Крымский хан так напугал героев опричнины, что те вместе с царем побежали сначала в Коломну, а оттуда, не задерживаясь, в Александровскую слободу, где на царя напал такой страх, что он, повсюду видя измену, боясь, как бы его не выдали казанцам, поспешил дальше, в Ростов. Если осмелиться сравнивать Ганнибала с Девлет-Гиреем, то почему бы не сравнить действия Квинта Фабия Максима, предложившего римскому сенату идею изматывания ворвавшегося на Апеннины войска карфагенянина, с хаотичным, похожим разве что на броуновское, движением отряда опричников? Нет. Здесь не может быть параллелей. На Апеннинах был точный расчет мудрого воителя, под Москвой — трусливое виляние собак-грызунов, напуганных дерзким Девлет-Гиреем. Большая разница. Римский консул, уличенный в трусости, попрощался бы навеки с политической карьерой; московский царь… просто не мог быть никем ни при каких обстоятельствах обвинен ни в чем. Тем более в трусости.

Воеводы, стоявшие с полками под Коломной, отошли к Москве, укрылись в городе. Но лучше бы они остались на воле.

Девлет-Гирей приблизился к русской столице, остановился в Коломне. Чужеземцы принялись безнаказанно грабить и жечь окрестные селения, слободы вокруг города. Тяжелые столбы дыма тянулись в небо, растворяясь в синеве. Надрывно горели срубы, трещал огонь, пробегая по изгородям, шумели в пламени сады.

Утром огонь вплотную прижался к Москве. Вдруг резко усилился ветер, и огонь подмосковного пожара переметнулся, влекомый порывистыми вихрями зародившейся бури, на деревянные стены города, а оттуда, будто с трамплина, прыгнул в столицу.

Ветер носился по улицам, быстро материализуясь, краснея, звеня колоколами, криками обезумевших людей, тщетно пытавшихся сначала справиться с огнем, а затем — спастись, спасти своих детей. С каждой минутой звон колоколов становился все тише. Одна за другой сгорали звонницы, рушились, колокола падали на землю, замолкали. Все тише звучала поминальная песнь по Москве. Вдруг раздался страшной силы взрыв — взорвались пороховые склады в башнях Кремля и Китай-города.

Люди собирались в тесные толпы у северных ворот, карабкались друг на друга в три ряда, давили нижних, цеплялись за стены, подтягивались, лезли, отчаянно вылупив глаза, наверх, спасались, оставляя нижние ряды сограждан сгорать заживо. Воины, кто посильнее и без совести, по рядам, по нижним, карабкались в жизнь. Три часа пожар бушевал — город был полностью разрушен.

Девлет-Гирей наблюдал эту почти мистическую картину с Воробьевых гор. Брать город он не стал. Некоторые особенно жадные, желающие пограбить побольше, пытались что-то найти в осыпанном жарким пеплом городе. Погубил многих из них этот пепел. Крымский хан отправился домой, послав перепуганному русскому самодержцу нахальное, злобное письмо. Он, видимо, уже видел себя царем Золотой Орды и требовал от Ивана IV дани, да побольше. Тот с перепугу пошел на большие уступки, а договорившись с Девлет-Гиреем, набросился, будто оголодавший мастиф, на «изменников», на бояр да князей. Много было кандидатов в изменники в те годы на Руси, многих из них загубил Грозный.