Люсьен Поластрон - Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек

Затем последовал переданный по радио призыв: все жители будущего экс-Ленинграда приглашались к сотрудничеству — сушить книги у себя дома на бельевых веревках; 800 тысяч изданий (согласно другой версии, только 600 тысяч) были таким образом возвращены библиотеке, а один из вице-президентов Академии наук проявил неслыханную инициативу, предложив обратиться за помощью к американским библиотекарям, которые двумя годами ранее пережили сходное бедствие в Лос-Анджелесе. Однако понадобилось вмешательство знаменитого Арманда Хаммера, магната «Оксиденшнл Петролеум», озолотившегося на марксизме-ленинизме, чтобы через девять дней приехали три эксперта — и ни одним больше. Тем временем двести пятьдесят тысяч книг отправили в холодильные камеры расположенного поблизости рыбозавода.

В XX в. вновь Китай бьет рекорд по количеству потрясений и драм в истории книги, что будет иметь долговременные последствия.

Бомбардировки, пожары, грабежи и конфискации, происходившие во время японской агрессии, в значительной мере опустошили северо-восточную часть страны: в зоне конфликта были сосредоточены три четверти больших публичных, университетских и частных библиотек. Больше половины книг региона были уничтожены или увезены, например четыреста тысяч томов Дунфан Тушугуань, учрежденной организацией коммерческой прессы в Шанхае и сожженной вместе с Ханьфэньлоу, собранием редких книг династий Сун и Юань, включавшей в себя уцелевшие издания Тяньигэ. Или бесценные книги синологической библиотеки Цзянсу во время разорения Нанкина: солдаты выносили их в течение нескольких дней, прежде чем взорвать здание. С 1925 по 1936 г. число публичных библиотек возросло с 502 до 4041, однако последующие три года войны разом уничтожили 2500. Бомбардировки столь же эффективно истребляли частные собрания.

Но винить во всем только снаряды и грабежи нельзя: многие личные библиотеки были сожжены, иногда даже самими владельцами, поскольку обладание книгой на английском или «антияпонского содержания», что означало одно и то же, считалось преступлением, караемым смертью. Разве Шекспир или Библия не были написаны на вражеских языках? Было известно, каким ужасающим упорством отличаются японские полицейские на оккупированных территориях: они бы стали «искать черную кошку в темной комнате, зная, что ее там нет». Этот маразм вынуждал также владельцев книг продавать их с целью превратить в хуаньхунь чжи, «возвращенную к жизни бумагу»; впрочем, книжные магазины уже торговали книгами только на вес. Такой переработке подверглись «тонны хороших печатных изданий, классики, энциклопедии, поэтические сборники и т. д.; в результате этой «реинкарнации» сочинения конца Маньчжурской династии и первых лет республики, некогда очень распространенные, стали редкостью… Хотелось бы узнать, в какую книгу перевоплотились, например, «Беседы и суждения» Конфуция». Во время панического отступления японцы слишком поздно задумались о том, как увезти большие книжные собрания Китая: у них уже не было достаточных транспортных средств; тем не менее они сумели забрать с собой еще две тысячи ящиков с манускриптами Запретного города и сто семь ценных изданий из Национальной библиотеки Нанкина. Именно с целью избежать этого принадлежащие библиотеке справочные издания и книги на иностранных языках в 1937 г. пересекли Китай вслед за правительством в Чонкине (Сычуань), а через три года вернулись на свое место. Первым директором стал Цзян Фуцун: после поражения гоминьдана он отправился на Тайвань, прихватив большую часть фондов. Этот человек символизировал культурную универсальность, редчайший для Китая случай: напомнив, что знание может быть названо по-китайски шу сян , «аромат книг», он сближает эту мысль с фразой Ричарда Онджервилла Бери в XIV в., которую тот произнес по поводу парижских книжных магазинов, «более ароматных, чем лавки пряностей». Цзяну нравилось насыщать свои речи латинскими или французскими цитатами; понятно, что он нашел убежище в Тайбэе, где стал директором музея: в новом Китае он бы долго не протянул.

Несмотря на значительное число изданий, подаренных Соединенными Штатами, в середине 40-х гг. в континентальном Китае остается всего девятьсот сорок публичных и университетских библиотек и еще меньше книг в 1949-м в силу изъятий, произведенных националистами. Однако через тридцать лет после завершения конфликтов ситуация становится прямо-таки плачевной: в промежутке имела место маоистская сага с ее авантюрными решениями и катастрофическими деяниями.

В 1949 г. Китай приступил к «освобождению» Тибета на совершенно классический манер. Восстание в Лхасе завершилось в 1959 г. свирепыми репрессиями, погубившими 87 тысяч тибетцев. За этим последовала операция геницида: были разрушены примерно 6 тысяч монастырей, в большинстве своем обладавших библиотеками, которые уничтожались немедленно. Как в других своих колониях (Синьцзяне и Внутренней Монголии), Пекин недавно прибег к менее шумному средству подавления: на каждого коренного жителя отныне приходится около десяти китайцев (хань). Вот почему Гсун-бум, собрания книг на тибетском языке, следует скорее искать в Индии.

«Из великого беспорядка извлечь столь же великий порядок», — сентенциозно провозглашает изворотливый Мао Цзэдун, бросая в августе 1966 г. на улицы молодежь с целью избавиться чужими руками от Лю Шаоци. Сначала лицеисты и студенты прогнали своих преподавателей, затем университетские власти; этим дело могло бы и завершиться, но 18 августа Мао, в свою очередь, надевает повязку красных охранников, а 23-го числа газета «Женьминь Жибао» в передовой статье поздравляет их с тем, что они вымели «пыль старых идей и культурные привычки эксплуататоров». Зеленый свет для анархии: через два месяца осквернены 4922 из 6843 исторических памятных мест Пекина, 33 695 домов захвачены и обысканы в поисках того, что свидетельствует о буржуазном образе жизни: книг в первую очередь, старинных картин — во вторую. Провинция следует примеру столицы. Заставив искупить свои преступления слои, названные «черными» (богатые крестьяне, контрреволюционеры), принимаются за «серые зоны», интеллектуалов: пострадают 140 тысяч пекинцев, 7682 умрут. Поскольку красные охранники путешествовали за государственный счет, они вскоре объездили весь Китай с целью утвердить силой идеи Мао Цзэдуна, «высшие указания»; а тот со своего балкона на площади Тяньаньмэнь за три месяца приветствовал прошедших маршем тринадцать миллионов хунвейбинов. Он хотел всего лишь устранить политического противника — понадобится армия, чтобы уничтожить вызванный им новый национальный катаклизм. Поскольку этот политический шабаш продолжался много лет, китайская культура истреблялась в огне и крови гораздо дольше, чем обычно полагают.