Ефим Черняк - Призрачные страниц истории

Если волосы, подвергнутые анализу, безусловно принадлежали Наполеону, а в отношении части из них это, кажется, не подлежит сомнению, можно ли утверждать, что он был отравлен? Вопреки мнению авторов версии об отравлении — нельзя. Небольшие дозы мышьяка содержались в предписываемых тогда медициной лекарствах, которые давались больному. Мышьяк использовался как средство консервации трупа и мог попасть на исследовавшиеся волосы уже после смерти Наполеона.

Но если все же отравление имело место, кто совершил преступление? Это мог быть только кто-то из окружения императора. Большинство лиц, сопровождавших его в ссылку, покинуло остров за несколько лет до Наполеона. Другие отпадают, так как прибыли, когда болезнь уже прогрессировала. Третьи сравнительно редко виделись с Наполеоном. Физическую возможность совершить преступление имели лишь двое. Во-первых, лакей Наполеона Маршан. Он служил своему хозяину с юных лет, его мать находилась в числе доверенной прислуги императорской семьи. Понятно, что старый слуга последовал за своим господином в изгнание. Но что заставило решиться на такой поступок и оставаться с Наполеоном до конца второго подозреваемого — графа Монтолона? В годы империи Наполеон выражал неудовольствие поведением Монтолона, что сказалось на его карьере. Во время первой Реставрации Бурбонов Монтолон начал делать быструю карьеру — ему помог его отчим граф Шарль Луи Семонвиль, служивший всем режимам, которые сменяли друг друга во Франции, и бывший в это время приближенным графа д'Артуа. Людовик XVIII сделал Семонвиля пэром Франции, Монтолон был произведен в генералы. Карьера его, правда, скоро оборвалась, когда Монтолона уличили в краже солдатского жалованья (почти 6 тысяч франков), но он не был предан военному суду. Зачем этому аристократу надо было уже после Ватерлоо втираться в свиту Наполеона, с готовностью отправляться вслед за императором в ссылку с перспективой провести там лучшие годы жизни? Выбор же Наполеона объяснить легче. Ему понравилась жена Монтолона Альбина, отнюдь не отличавшаяся строгостью нравов и отправившаяся вместе с мужем на остров Святой Елены, где она, по всей вероятности, стала любовницей пленного императора. Но и после возвращения жены вместе с детьми обратно во Францию Монтолон оставался на острове, усердно пытаясь удалить других претендентов на доверие Наполеона.

Чем можно объяснить такую рыцарскую верность, плохо вяжущуюся с его прежним поведением? Во-первых, тем, что он выполнял тайное поручение графа д'Артуа, и, во-вторых, что никак не противоречило первому, надеждой получить по завещанию немалую часть наследства умершего. И действительно, Наполеон завещал Монтолону целое состояние — один миллион франков. Этому стройному ряду доводов обвинения противоречит, правда, что Монтолон сохранил тесные связи с бонапартистскими заговорщиками — и в правление Бурбонов, и в годы сменившей их после революции 1630 г. Июльской монархии. В 1840 г. он принял участие в попытке захвата власти Луи Бонапартом (будущим Наполеоном III), был посажен в тюрьму. Он все еще находился за решеткой, когда прах Наполеона был доставлен в Париж и торжественно погребен в Доме инвалидов. При перезахоронении была временно вскрыта крышка гроба и выяснилось, что, хотя труп не подвергался бальзамированию, он через 19 лет исключительно хорошо сохранился, что происходит, когда в тканях тела содержится в больших дозах мышьяк… Спор об «убийстве на острове Святой Елены» стал темой даже специальной конференции, проведенной в Чикаго в 1994 г., но так и не получил решения.

В сочинениях о «тайне Тампля», а также отчасти и об «убийстве на Святой Елене» присутствует большинство видов виртуальной истории и способов ее изложения — тенденциозное изображение событий под углом зрения этой загадки; диаметрально противоположное прочтение исторических документов и придание им нередко иного смысла, чем тот, который вкладывался их авторами; попытки пересмотреть устоявшуюся репутацию крупных исторических деятелей; выдуманные действия реальных персонажей и помещение в реальную обстановку вымышленных лиц или людей, не имевших отношения к данному явлению; множество воображаемых версий одного события; использование многочисленных фальшивок, изготовленных как во время, так и много позже описываемого эпизода и применение их в политической борьбе, и т. п.

Мистификационный бум начала XIX века, о котором говорилось выше, продолжался и в последующие десятилетия. Его усиление, в свою очередь, стимулировало многочисленные и разнообразные попытки использования фальшивок в идеологических и политических столкновениях. Так, можно говорить о превращении в своего рода литературный жанр фальшивых мемуаров. Их публиковали и при жизни современных знаменитостей и исторических персонажей, которым приписывалось авторство. Причем нередким было и соединение подлинного текста с неоговоренными подложными «дополнениями» в самых различных формах. Имелись фальшивки, где виртуальным был и автор, и текст, или виртуальным только содержание мемуаров, выпускавшихся в свет под фамилией реального человека, или, напротив, реальное содержание излагалось от имени несуществующего автора. Мемуары могли мало что добавлять к устоявшимся представлениям о том или ином деятеле или, наоборот, ставили задачей коренным образом изменить его имидж в массовом сознании. Появились специалисты такой фабрикации, причем наряду с обычными литературными поденщиками в жанре поддельных мемуаров подвизались крупные писатели, начиная с Бальзака и Дюма (последний, правда, не скрывал того, что его подделки были беллетристическими произведениями). Многие подложные мемуары содержали подлинные исторические материалы, что делало трудной задачу разоблачения мистификации. Случались и самые невероятные сочетания виртуального и реального, когда вымысел оказывался правдой, а мистификация — воспроизведением действительных событий.

В 1815 году в Париже была издана анонимно «История секретных обществ армии и военных заговоров, имевших целью свержение правительства Бонапарта». Она отвечала настоятельной потребности реставрированных Бурбонов, приехавших во Францию в обозе армий антинаполеоновской коалиции, представить, что их сторонники, опиравшиеся на симпатии французского народа, не прекращали борьбу против корсиканского узурпатора. Не называя своей фамилии, автор «Истории…» достаточно недвусмысленно давал понять, что речь идет о воспоминаниях активного участника этой подпольной борьбы. Ею руководило общество так называемых «Филадельфов», возглавляемое полковником Уде. Филадельфы рисовались героями, рыцарями без страха и упрека, сплошь идеальными характерами. В период расцвета общества оно насчитывало 4–5 тысяч офицеров и гражданских лиц, его ячейки имелись во многих полках. Сведения, сообщавшиеся в «Истории…», в точности соответствовали желаниям сторонников режима Реставрации и отлично вписывались в расцветавшую тогда мифологию секретных обществ, якобы оказывавших определяющее влияние на политическую жизнь. Вскоре удалось установить не особенно скрываемую фамилию автора, что, правда, никак не прибавило веры в достоверность сведений, содержавшихся в его сочинении. Им был известный писатель, романтик Шарль Нодье, который, вероятно, привлек к сотрудничеству двух или трех друзей. Позднее Нодье повторил содержащиеся в «Истории…» сведения в двух очерках; «Генерал Мале и полковник Уде» и «Полковник Уде, продолжение». Нодье умел перемешивать реальность и фантазию. Когда писатель рассказывал о своем участии в событиях Французской революции, слушавшие его «были убеждены, что он имел несчастье кончить жизнь на гильотине…, хотя напрашивался вопрос, как же ухитрился он приказать приклеить себе голову». Глава тайной полиции П. М. Демаре в своих мемуарах «Исторические свидетельства, или 15 лет секретной полиции при Наполеоне» (Париж, 1833) писал, что сведения о деятельности филадельфов и их руководителе полковнике Уде являются попыткой приписать несуществовавшей организации все проявления политической оппозиции против режима империи.