Александр Стрыгин - Расплата

- Еще смирнее стал, - ответил за Карася хозяин телеги, подмигнув прапорщику. - По бутылке из горлышка выпивает, сук-кин сын! Такому и четверть споить не жалко! - И одобрительно хлопнул унтера по плечу: Угощай, Вася, Тимофея Сидорыча!

- Откуда ты меня знаешь, отец? - удивился Гривцов.

- Кого надо - знаем! И нас не мешало бы знать!

А Карась, как завороженный, не отрывал глаз от погон.

- Это как понять, Тимофей Сидорыч?

- Понимай, как лучше. Я тут не один, да и вас хватает. - Он кивнул на толпу.

- Ну и что? - допытывался Карась.

- А вот что. - Гривцов обнял Карася и отвел в сторонку. - Тебе задание: провода телефонные видишь?

- Вижу.

- Оборви их... нечаянно. Мы митинг откроем, а ты в это время... На, закури. Не бойся. Ленин убит. Петроград наш.

Карась осторожно взял белую с золотистыми буквами папироску и, заглянув в глаза прапорщика, согласно кивнул головой:

- Сразу видать - из царских запасов! - Прикурил, затянулся, глуповато хмыкнул: - А вонь-то загранишная!

- Значит, согласен?

- Чего это? А-а, энто... сорву! Вожжами мотну разок да дерну.

- Ну, я не прощаюсь, увидимся.

- Так точно! - отчеканил Карась уже совсем весело и гаркнул хозяину телеги во все горло: - Эй! Прокопыч! Доставай еще бутылку! Р-р-разочтусь! На мой век амбаров хватит!

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Чичканов торопливо возвращался в "Колизей", нехотя отвечая на приветствия. Многие кланяются, лицемеры! А сзади небось плюются и проклинают.

Время обеда, а есть не хочется. Не хочется идти домой - возвращаться к неприятному разговору с набожной матерью. И жаль ее, и зло берет. Зачем с поучениями лезет? "Врагов себе везде нажил. Ведь полгорода тебя еще мальчишкой помнят. Через тебя и я страдаю, сынок. Бирюками на меня в церкви смотрят. Что тебе, больше всех надо?" Эти слова застряли в голове как обида. Но разве можно обижаться на мать? Она не виновата, она просто не понимает, что происходит вокруг. Победа нелегко дается.

Кругом - и в Советах, и в учреждениях - эсеры и меньшевики. Три дня назад губерния объявлена на военном положении, а в городе не чувствуется никаких перемен: по улицам допоздна нагло разгуливают монархисты. А ведь только что подавили мятеж чехословаков на станции, и фронт совсем близко! В горсовете сидит эсер Кочаровский, бывший поручик, и разглагольствует о свободе, о братстве граждан России. И нет причин для ареста, а чует душа - за елейными речами враг прячется. Давно знает Чичканов этого авантюриста. А Евфорицкий? Хитрая лиса!

Возле Уткинской церкви толпа праздношатающихся. Вот он, рубеж двух эпох: на одной и той же площади стоят друг против друга церковь и рабочий дворец "Колизей", в котором разместился Губком партии большевиков. Два непримиримых противника... А уживаться приходится, пока ничего не поделаешь! И Чичканов вдруг невольно вспомнил себя юнцом-реалистом, ожидавшим около Уткинской церкви мать и сестер, которые частенько ходили туда к вечерне. Там, у церкви, остался вихрастый реалист, заядлый охотник Миша Чичканов со всеми своими увлечениями, походами в лес, тайными мальчишескими мечтами о революции, а тут, в "Колизее", работает теперь Михаил Дмитриевич Чичканов, двадцатидевятилетний опытный большевик с подпольным стажем, первый губернский комиссар...

И все это произошло за какие-нибудь десять лет, из которых пять он был студентом Петербургского политехнического института и два года жил в Америке, куда его, как дипломанта, направляло Артиллерийское ведомство.

Но если бы его спросили сейчас, что ярче всего запомнилось ему из тех лет, то он сказал бы: студенческая революционная коммуна и распространение большевистской газеты "Правда". Ведь он специально учился на помощника машиниста в депо, отрывая время от лекций в институте, чтобы развозить "Правду" из Питера в другие города. Рабочие типографии гордились студентом Михаилом, любили его за настойчивость, твердость и смекалку.

Он и в Америку сумел провезти в чемодане несколько газет для русских эмигрантов, которые жаждали правды о России.

Февральская революция вернула его в Тамбов. От тайной пропаганды - к активной, открытой борьбе с врагами. Никакой институт не учит ведению политической борьбы. Учит сама жизнь. Хорошо, что рядом живет и борется Борис Васильев - земляк, вернувшийся из Франции, где вместе с женой "отбывал" эмиграцию. Вон и сейчас он стоит у "Колизея", - видно, поджидает товарища по борьбе. Стриженный наголо, в старенькой вельветке, подпоясанной узким ремешком, Борис выглядит так, будто вчера вернулся из ссылки.

- Что, профсоюзный оратор, щуришься? От солнца свои голосовые аккумуляторы заряжаешь? - Чичканов всегда подшучивал над своим ровесником и другом, но сейчас шутка вышла невеселой. Он оглядел на ногах Бориса рваные ботинки и обмотки, тяжело вздохнул. - Изоляционная лента положена умелыми руками, а вот контакты порвались, вся солнечная энергия в землю уходит. - Положил руку на плечо: - Зря большой семьей обзаводился!

Борис Васильев с улыбкой посмотрел в глаза Чичканова:

- А настроение прятать ты еще не научился. Издали заметил твое бледное лицо. Подожду, думаю, взбодрю артиллерийский дух губернского комиссара.

- Спасибо за заботу! Осенью матёрку тебе привезу.

- Как бы раньше на матерых охотиться не пришлось. Ты знаешь, кто мобилизованных обрабатывает?

- Знаю, потому и пришел пораньше. Надо сказать Рогозинскому, чтобы совещание отменил. К мобилизованным надо всему активу идти.

- Правильно, и я шел за этим. Тогда иди к Рогозинскому один, а я прямо к военкомату. - И Борис Васильев быстро зашагал по площади в сторону Студенца.

2

Председатель Губкома партии большевиков Николай Рогозинский разговаривал по телефону, нетерпеливо постукивая карандашом по столу.

- А где губвоенком Волобуев?..

Заметив Чичканова, Рогозинский указал на стул.

- Что? - Рогозинский оторвал трубку от уха, дав знак Чичканову слушать. Тот привстал и наклонился к трубке.

Словно из подземелья испуганно-громкий голос: "Тут какой-то прапорщик давеча митинг открыл... против большевиков. Унтеров много собрал возле себя. Волобуев пошел туда сам..." В трубке затрещало.

- Алло! Барышня! Почему пропал военкомат?

Через несколько секунд невозмутимо-спокойный голос: "Не отвечает. Наверное, оборвана линия. Пошлем исправлять".

Рогозинский бросил трубку.

- Митингуют, сволочи! А у нас некому с массами работать! Придется отменить совещание. Как думаешь?

- А я за этим и пришел. Надо исправлять положение. Волобуев доверился спецам. - Чичканов говорил тихо, разглядывая собеседника из-под насупленных черных бровей. - А ведь эсеры готовились поднять мятеж еще недели две назад, когда из Моршанска в Тамбов шла по селам процессия с иконой Вышинской божьей матери. С иконой шли старушки и монашки, а тут сотни бывалых солдат, унтер-офицеров! Почему Волобуев сам не занялся подготовкой к приему мобилизованных? Подписал приказ о военном положении и успокоился!