Андрей Богданов - Мятежное православие

Выдернув еще одного серебряного карася, Никанор с удовлетворением подумал, что даже без сообщения с берегом (от чего упаси Бог!) обитель могла держаться многие годы. Рыбы в озерах было вдосталь, огороды давали достаточно овощей, на островах водились олени [43]и зайцы, глухари, тетерева и куропатки, весной и осенью здесь садились целые тучи перелетных птиц [44], в лесах и на болотах было видимо-невидимо брусники, черники, голубики и морошки. Пока, однако, не было необходимости трогать непуганого, почти ручного зверя и птицу.

Забросив снова удочку, Никанор вознес к Богу молчаливую молитву за то, что он не оставляет своим промыслом православных людей Поморья, не убоявшихся объявленного царем Алексеем Михайловичем наказания за помощь Соловкам: духовным — заточение в Сибири, мирским — смертную казнь. Спасая свои души, люди делали все возможное для поддержки «сидельцев за Христово имя и спасительный крест». Нищие прятали под лохмотьями и провозили в монастырь сукно. Голодные крестьяне — мужики, бабы и ребята — в вёдро и ненастье плыли к Соловкам из Кеми, Шуи, Понгома, со всего побережья, доставляя рыбу, масло, хлеб и множество других товаров.

«Берег» и духовно поддерживал соловецких сидельцев. То из одного, то из другого места приходили вести, что люди отказываются молиться по-новому, оказывают сопротивление властям. Сельские попы становились вдруг горячими проповедниками, смело идущими на муки за веру; их паства нередко «выбивала вон» царских и митрополичьих сыщиков. Соловецкие челобитные, грамотки и «посылочные письма» о вере ходили по рукам и строжайшие допросы схваченных властями владельцев рукописей не позволяли выявить «сообщников».

Томясь в заточении, умирая на плахе, поморские староверы давали стране новые образцы мучеников. Никанор помнил много таких примеров. Бывшего соловецкого подьячего Ивана Захарьева, письмо которого «к ссыльным людям ростовцам» из заточения было перехвачено, воевода Волохов жег огнем и пытал ледяной водой, но страдалец твердил: «В думе со мной никто не был». То же говорили зверски пытаемые монахи Пимен и Григорий, написавшие «воровское письмо» о мучениях сумских заключенных «от слуг антихристовых». День казни Захарьева в Сумском остроге, куда воеводе пришлось силой сгонять крестьян, 17 июня 1671 года, был отмечен Никанором как день памяти нового мученика.

Поддержка «берега» убеждала Никанора, что он был прав, призывая братию к вооруженному сопротивлению. Тогда, 22 и 23 июня 1668 года, архимандрит пережил нелегкую внутреннюю борьбу. Ввиду высадившегося на остров стрелецкого отряда воеводы Игнатия Андреевича Волохова братия и трудники святой обители разделились. Их и так уже оставалось меньше шести сотен — нежелающие бороться и неспособные к борьбе давно разъехались.

Но все же остались люди, в трудную минуту предложившие сдаться, искать царской милости, покориться властям. Некоторые хотели даже перебежать к воеводе, но были схвачены товарищами и уведены в крепость.

Гораздо труднее было Никанору спорить со старым верным товарищем, соловецким Златоустом казначеем Геронтием, призывавшим братию открыть ворота стрельцам и безропотно пострадать от властей за веру, уподобившись древним мученикам. Непригоже, говорил Геронтий, уклоняться от подвига во имя веры, и нельзя монахам проливать людскую кровь, и нелепо биться с воинами, присланными от помазанника Божия, если он и уклонился к неправде. И проповедь Геронтия могла бы увлечь многих на Соловках, если бы он выступил перед черным собором, не поговорив прежде со своими друзьями Никанором и Азарием. Им он показал написанный для собора приговор, «что против государевых ратных людей не биться и монастыря не запирать!». Оставив Геронтия, Азарий и Никанор спешно собрали совет лучших людей, выдвинувшихся во время подготовки к обороне.

В келью архимандрита сошлись служки Фаддей Петров и Елизар Алексеев, избранные братией сотниками, Самко Васильев, известный своей отвагой кормщик, Григорий Черный, кузнец Киприан, Федор Брагин, дьячок Еремей, попы Дмитрий и Павел, монахи Симон, Тихон, Глеб, Герман, Иов Щербак, Аникий и другие, всего более двадцати человек. Это были люди не только испытанной верности отцепреданному благочестию, но обладавшие решимостью отстоять вольность беломорской твердыни от тьмы воинов Антихриста. Каждому из них братия доверила на своем участке готовить монастырь к обороне. Ни Геронтий, ни сам Иоанн Златоуст не убедили бы их сложить оружие, сдаться. На этом совете судьба Геронтия была решена. С болью в сердце, хотя и понимая неизбежность этой меры, Никанор согласился, что Геронтия следует лишить казначейской должности и возможности общения с братией. Немедля бывший казначей был взят под стражу и брошен в темницу.

Большой черный собор Соловецкого монастыря отверг предложение царского воеводы Волохова сдаться. Никанор лично скомандовал открыть огонь. Под ядрами и пулями стрельцы отступили от обители на версту, а затем, опасаясь вылазки, ушли на Заяцкий остров. Легко было представить, какое впечатление эта неудача произведет на царя Алексея Михайловича, тем более что, по сведениям соловецких сидельцев, подчиненные Волохову командиры рвались в бой и осуждали осторожность своего начальника в доносах в Москву. И действительно, 1 сентября царь послал воеводе выговор, приказывая высадиться на Соловецком острове и установить сношения с теми, кто желает покинуть осажденный монастырь.

Сведения об этом приказе Никанор с товарищами получил уже из Сумского острога, в который с наступлением осенних холодов отступил Волохов. От богомольцев, несмотря на запреты приезжавших в монастырь даже из ставки воеводы, соловецкие сидельцы знали о намерениях противника. Собрать сведения помогла и морская экспедиция Фаддея Петрова, который на вооруженной пушками лодье подошел к занятому неприятелем берегу и захватил в плен четырех стрельцов. Затем Петров бесстрашно отправился в Кемь. Стрельцы и жители Кемского острога не только не напали на соловчан, но даже помогли им загрузить карбасы купленной рыбой и тесом для укрепления монастыря. Опасность, как хорошо понимал Никанор, была не столько в блокаде или военных силах Волохова, сколько во внутренних соловецких несогласиях.

В то время как соловчане тайно пересылали письма своим сторонникам на «берегу», царский воевода засыпал «письмами об обращении» саму обитель. К зиме восставшие поняли, что держать на острове тех, кто отказался в свое время взять оружие, становится опасно. Даже среди людей, подписывавших раньше общие челобитные с обещанием «стоять насмерть, но веры отнюдь не переменять», оказались трусы, способные сдать монастырь. Всех колеблющихся выявить не удалось. В заговор, раскрытый донским казаком Григорием Федоровым и беглым холопом Федором Брагиным, входило одиннадцать монахов и девять трудников. 1 декабря 1668 года решением большого черного собора все они были высланы в Сумский острог, где немедленно принесли покаяние и рассказали о том, сколь хорошо укреплен и снабжен монастырь.