Андрей Богданов - Мятежное православие

«Пьян ты, — говорит Аввакум воображаемому никонианину в своих толкованиях к Псалтири, — упился еси от жены-любодеицы (это один из образов Антихристова царства. — А.Б.)…

Зело пьяно вино и пьяно питие у блядки. Нарядна вор-блядь… Упоила римское царство, и польское, и многие окрестные веси, да и на Русь нашу приехала во 160 (1652) году, да царя с царицею напоила: так он (Алексей Михайлович. — А.Б.) и пьян стал, с тех пор не проспится, беспрестанно пиет кровь свидетелей Исусовых. Ну, разумеете ли про жену ту, чада церковная? Всякая ересь блядня глаголется. У еретиков у всех женская слабость: яко же блудница всякова осквернити желает, тако и отступник Никон…» {60} 60 Там же. С. 66, 77.

В «Житии», стиль которого более мягок, Аввакум передает спор с патриархами только по одному вопросу, но и этот рассказ свидетельствует, сколь жесткую позицию занимал на суде проповедник. Патриархи, по его словам, «последнее слово ко мне рекли: “Чтоде ты упрям? Всяде наша Палестина, и серби, и албансы, и волохи, и римляне, и ляхи — вседе тремя персты крестятся, один-де ты стоишь во своем упорстве и крестисься пятью персты! Такде не подобает”». «Ия, — пишет Аввакум, — им о Христе отвечал сице: “Вселенстии учителие! Рим давно упал и лежит невосклонно, и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша Христианом. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магмета — да и дивить на вас нельзя: немощни есте стали!”»

«А впредь, — заявил Аввакум, — приезжайте к нам учитца: у нас, Божиею благодатию, самодержство. До Никона-отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь немятежна. Никон-волк со Дьяволом предали трема персты креститца. А первые наши пастыри яко же сами пятью персты крестились, такоже пятью персты и благословляли, по преданию святых отец наших Мелетия антиохийского и ФеодоритаБлаженнаго, епископа киринейскаго, Петра Дамаскина и Максима Грека».

«Еще же, — добавил Аввакум аргумент, казавшийся ему неотразимым, — и московский поместный бывый собор при царе Иване (Грозном. — А.Б.) так же слагая персты креститися и бла-гословляти повелевает… Тогда при царе Иване быша на соборе знаменосцы Гурий и Варсонофий казанские чюдотворцы и Филипп соловецкий игумен от святых русских».

«И патриарси задумалися, — отмечает Аввакум, — а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: “Глупы-де были и не смыслили наши русские святыя, не учоные-де люди были — чему им верить?! Они-де грамоте не умели!”»

Такое заявление со стороны русских иерархов глубоко потрясло Аввакума. «О, Боже святый! — восклицает он спустя много лет в “Житии”. — Како претерпе святых своих толикая досаждения?! Мне, бедному, горько, а делать нечева стало. Побранил их, побранил их, колько мог, и последнее слово рекл: “Чист есмь аз, и прах прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: “Лутче един творяй волю Божию, нежели тьмы беззаконных!”» (Сир. 16: 3. — А.Б.) .

Слова Аввакума взорвали собор, чуть было не завязалась драка. Действительно, иерархам было на что оскорбляться, ведь Аввакум перефразировал слова апостола Павла к иудеям, злословившим о Христе и апостолах: «Он, отрясши одежды свои, сказал к ним: кровь ваша на главах ваших; я чист; отныне иду к язычникам» (Деян. 18:6). В другом сочинении Аввакума — «Беседе о внешней мудрости» — проповедник рассказывает эту сцену подробнее, называет имена тех, кто «завыл» на него, и дает понять, что он имеет в виду под словами «побранил их».

«Помните ли? — спрашивает Аввакум. — На сонмице той лукавой пред патриархами теми вселенскими говорите мне, Ила-рион и Павел (архиепископ Рязанский Иларион и митрополит Крутицкий Павел. — А.Б.): “ Аввакум, милой, не упрямься, что ты на руских святых указываешь, глупы наши святые были и грамоте не умели, чему им верить!” Помните, чаю, не забыли, как я бранить стал, а вы меня бить стали. Разумные свиньи! Мудрены вы со Дьяволом! Нечего рассуждать, да нечева у вас и послушать доброму человеку: все говорите, как продавать, как куповать, как есть, как пить, как баб блудить, как робят в олтаре за афедрон (задний проход. — А.Б.) хватать. А иное мне и молвить тово сором, что вы делаете: знаю все ваше злохитрство, собаки, бляди, митрополиты, архиепископы, никонияна, воры, прелагатаи (шпионы. — А.Б.) , другая немцы руския!»

Теперь нам понятнее, почему, как рассказывает Аввакум в «Житии», участники церковного собора закричали: «“Возьми, возьми его! Всех нас обесчестил!!!” Да и толкать, и бить меня стали, и патриархи сами на меня бросились. Человек их с сорок, чаю, было — велико Антихристово войско собралося. Ухватил меня Иван Уаров (видный никонианин дьяк Иван Уарович Калитин. — А.Б.) да потащил».

«И я, — рассказывает далее Аввакум, — закричал: “Постой, не бейте!” Так оне все отскочили. А я толмачу-архимариту (Дионисию. — А.Б.) говорить стал: “Говори патриархам: апостол Павел пишет: “Таков нам подобаше архиерей — преподобен, незлоблив” и прочая. А вы, убивше человека, как литоргисать станете?” Так оне и сели».

В этот момент Аввакум потряс собор еще раз. Не проявив никакого уважения к сану архиереев во время прений, он демонстративно выразил им презрение: «И я отошел ко дверям да набок повалился. “Посидите вы, а я полежу”, — говорю им. Так оне смеются: “Дурак-де протопоп-от! И патриархов не почитает!”» Но смеялись архиереи недолго.

«И я говорю: “Мы уроди Христа ради; вы славни, мы же бесчестии; вы сильни, мы же немощьни!”» (парафраз слов апостола Павла, с горечью сказанных коринфским священнослужителям. — А.Б.). Лежащий на полу Аввакум сделал бессмысленной тщательно продуманную и декорированную церемонию судилища и посрамил высокое собрание, показав, сколь далеко оно от апостольской проповеди.

Власти, уже, видимо, не в таком представительном составе, еще раз пытались спорить с Аввакумом о пении аллилуйи, но получили столь аргументированный ответ со ссылками на Дионисия Ареопагита, что даже Евфимий Чудовский, тогда еще келарь (мы ближе познакомимся с ним в следующей главе), сказал протопопу: «Прав-де ты — нечева-де нам больши тово говорить с тобою». Аргументы Аввакума ничего не значили для церковного суда. Участь его и всех его сподвижников решалась на основе других, вовсе не относящихся к богословию соображений, а соборные заседания были фарсом, роскошной ширмой для закулисных решений.

Аввакум это отлично понимал — потому-то он и постарался сорвать маску с этого чинного сборища, выразить свое презрение марионеткам в драгоценных одеяниях. Собор же не нашел иного способа обращения с неистовым протопопом, кроме как приказать вновь бросить его в темницу. «Да и повели меня на чепь», — завершает рассказ Аввакум {61} 61 Там же. С. 40–41,69. .