Андрей Богданов - Мятежное православие

Подготовленные таким образом патриархи получили от своего переводчика Дионисия, официально приставленного московским правительством, более подробное сочинение о сущности русского старообрядчества {73} 73 Сочинение Дионисия дважды опубликовано Н.Ф. Каптеревым: Православное обозрение. 1888. №7, 9; Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 2. Приложение № 11. . «Сия прелесть», утверждал Дионисий, пошла в России с тех пор, как ее митрополиты перестали ходить для поставления на свой престол в Константинополь и, таким образом, не могли достаточно учиться у греков. Действием дьявола и католиков русские, по своему неразумию и темноте, впали во многие ереси, примерами которых автор считает отвергнутые Никоном старые обряды. Дионисий многословно заверял патриархов, что все особенности русского церковного обряда создавались исключительно на русской почве благодаря невежеству русского духовенства, склонного к еретичеству, и, следовательно, имеют неправославный характер.

Влияние сочинения Дионисия на патриархов и других членов большого собора безусловно. Оно не только сказалось на духе соборных решений о старообрядцах, но многие статьи этих решений представляют собой цитаты из Дионисия. Большой собор объявил весь старый обряд (то есть все, чего касались изменения Никона) неправославным и безусловно запретил его употребление. Собор утверждал, что все книги, все частные и коллективные постановления, все решения русских соборов, подтверждающие благочестивость старого обряда, есть «только суемудрие, мятеж и раскол».

Отсюда следовало безусловное запрещение употреблять старый обряд или как-либо защищать его всем без исключения. «Аще же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему священному собору, — гласил приговор, — или начнет прекословить и противиться нам, — и мы такого противника данной нам властью… аще ли будет от священного чина — извергаем и обнажаем его всякого священнодействия и проклятию предаем; аще же от мирского чина — отлучаем и чужда сотворяем… и проклятию и анафеме предаем как еретика и непокорника, и от православного всесочленения и стада и от церкви Божия отсекаем…»

Этого показалось мало. Собор специально рассмотрел вопрос, достаточно ли церковного наказания «еретикам и раскольникам», самим же собором отсеченным от Русской православной церкви? Нет, ответили духовные отцы, «подобает их наказать и градским наказанием» «и казнить их разным томлением и различными муками, и так кому языки отрезать, кому руки отсекать, кому уши и носы, и позорить их на торгу, и потом ссылать в заточение до кончины их».

«Так, — заключает профессор Н.Ф. Каптерев, — двумя восточными патриархами и другими бывшими тогда в Москве греческими иерархами соборно был утвержден в русской церкви раскол, — единая дотоле русская церковь, благодаря соборному провозглашению старого русского обряда еретическим и наложению анафемы на всех державшихся старого обряда, раскололась теперь на две враждебные одна другой части, причем вражда между ними продолжается и доселе» (писалось в начале XX века) {74} 74 Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 2. С. 340, 369–527. .

Огромные массы населения страны, в особенности сельского, составлявшего подавляющее большинство, малоосведомленные о московских нововведениях, формально оказались отделенными от официальной церкви лишь потому, что следовали традициям. Церковные проклятия и государственное насилие, шедшие, согласно решению большого церковного собора, рука об руку, устрашали многих, заставляя спешно усваивать новые правила. Но повсеместно, и чем дальше, тем больше, принуждение рождало сопротивление местных священнослужителей и прихожан. Придворная история Никона и Аввакума в условиях массового принуждения имела многочисленные повторения. Стихийный протест против условий жизни в «богоспасаемом» государстве находил выход в защите традиционной русской старины, веры отцов, укреплялся народными поверьями о счастливой «золотой старине», блаженных докрепостнических временах Ясного Солнца Владимира и русских богатырей.

Ярость церковной и светской власти, огнем и мечом насаждавшей «благочестие» в крестовом походе за новую веру, лишь консолидировала отторгнутую часть Русской православной церкви. Сочинения Аввакума и его соратников, уже ко времени большого собора создавших целую полемическую литературу с разработанной аргументацией позиции староверов, в условиях широкомасштабного насилия приобрели огромный резонанс, стали мощным средством агитации среди униженных и оскорбленных. Каждый новый мученик, вместо того чтобы устрашать народ, вызывал последователей и подражателей из его среды. Каждый удар властей укреплял сопротивление. Чем ниже опускались власти в своей бессмысленной жестокости, тем выше становился дух новых страдальцев за веру, которые в условиях непрекращающихся преследований возрождали и создавали новые культурные традиции, обогатили Россию великолепной литературой и замечательными произведениями искусства. Сверхмощному карательному аппарату староверы противопоставили уникальные организационные структуры, перед которыми столетиями оставалось бессильно военно-полицейское государство и которые неизменно проявлялись в движениях протеста, начиная с Соловецкого восстания, войны Степана Разина и т.д.

Раскол — слишком серьезное явление в русской истории, чтобы принять на веру версию о его случайном возникновении благодаря своекорыстным действиям небольшой группы иноземцев. Роль греков и в реформах Никона, и в решениях собора 1666–1667 годов неоспорима, но ее следовало бы уточнить, четче очертить границы их влияния на события. Мы видели, что, будучи купленными ряжеными и прикрываемыми царем Алексеем Михайловичем самозванцами, греки были способны на несанкционированные и даже идущие против желаний государя действия. Собственная воля восточных патриархов получила явное отражение в решениях большого церковного собора, особенно относительно оценки знаменитого и высокочтимого русской церковью Стоглава.

Стоглавый собор 1551 года с участием церковных и светских властей под председательством царя Ивана Грозного и митрополита Макария отражал в своих постановлениях мысль о государственной и религиозной независимости, зрелости России, не нуждавшейся более в опеке и советах кого бы то ни было, в том числе греков. Он утверждал, в частности, идею первенства России в делах благочестия после падения Константинополя и утраты греками истинного обряда под владычеством мусульман. Именно самостоятельность русского собора, обошедшегося без «свидетельства» вселенских патриархов, возмущала греков, и именно это основание было указано в приговоре большого собора, осудившего Стоглав!