Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

Сохранилось глухое предание, что ночью у постели умиравшего Кутузова Александр 1, приказав всем удалиться, просил у него в чём-то прощения. Слуга Крупенников, готовивший за ширмой ледяные повязки, услышал явственный ответ фельдмаршала

– Я вас прощаю, и перед богом за вас просить буду – простит ли он…

Век 18-й отошёл…

Любопытно, что последних его эпигонов добивали скопом и «палачи», и «жертвы» 1825 года. Ермолова одинаково подозревали и Николай 1 и декабрист Цебриков, Сабанеев был ненавидим и «первым декабристом» В.Ф.Раевским и великим князем Михаилом Павловичем; не срази пуля Каховского графа Милорадовича был бы отставлен в тот же день Николаем 1 – неповторимая живость, цельность, образность этих людей почему-то одинаково раздражала и коснеющую бюрократию и кучкующееся умничанье.

*Итак, это непонимание, эта придонная волна, внешне малозаметная глазу, но тревожащая чувство равновесия, это подсознательно-настороженное ощущение неустойчивости видимого в отношении происходящего возникло и далее не прекращается с появлением и до смерти этого лица, Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Всмотримся в него повнимательнее.

Все изображения, аллегорические, героические, «Кутузов принимает экзамен у кадетов шляхетского, корпуса», «Кутузов на смотре добровольцев Санкт-Петербургского ополчения», «Кутузов встречается с армией у Царева– Займища», «Кутузов на Бородинском поле», перечисляю без авторов, только то, что стоит перед глазами, силятся и не могут преодолеть нестатуарности, неэстетичности, а наоборот, доносят рыхлость и бесформенность всего облика великого старика, сам этот эпитет выглядит так же внешнеприставленным к нему, как и его военная атрибутика: бескозырка, регалии, подзорная труба; он настолько не батальный, а бытовой, что в любом его изображении можно заменить эту подзорную трубу (о фельдмаршальском жезле уже не говорю – он ему онтологически противопоказан) на жареную куриную ножку, а в указующие персты вложить вилочку с грибочком, и ей же, это не покажется карикатурой «Кутузов салютует куриной ножкой почетному караулу у Царёва-Займища», «Кутузов через стопочку анисовой рассматривает французские войска у Шевардино», «Кутузов вилочкой с грибочком указывает направление рейда Платову и Уварову»– и это естественно, а не кощунственно, это от натуры, а не от непонимания или хамства.

Кутузов, выбросивший ногу на барабан, вперившийся сумрачным взглядом в даль заоблачную (скучноватое занятие – если вас не мучает гастрит) неестественен – Кутузов, довольно потирающий пухлые руки:

– А славненько мы им высыпали! По этому случаю не грех и отобедать, прошу отведать моего хлеба-соли, господа. Да полноте, до двух и не очухаются, тоже ведь с утра в этакой погонке! – тут как тут.

Его внешность настолько не поддается логическому трансформизму, при котором и бородавки есть, и залысины на месте, и уши лопухами, а нате ж, не хуже Аполлона Бельведерского и Георгия Победоносца – и вот уже дурноватый Александр Суворов сын Васильев Марс и писаный красавчик, почему-то в жизни не терпевший зеркал… Увы, в данном случае потуги художников безнадёжно и окончательно провалились и на школьно-памятной олеографии «Совет в Филях» он более всего напоминает расплывшуюся жабу, на которую рвётся честно разобраться взъерошенный фокстерьер Ермолов; и это не дегероизация нынешнего автора: в московском музее мемориале Рерихов, вошедшая в род которых Елена Ивановна Рерих была родственницей полководца, хранится медальон-миниатюра: там эта жабистость ещё более выражена, до неприличной карикатурности. К середине 19 века выработался даже негласный канон изображений полководца для публичных мест: не рисовать Кутузова верхом на лошади дабы взгромоздившийся на неё комод не вызывал жалости к участи бедного животного; не ставить анфасно, чтобы не нарушать благопристойности видом изуродованного глазной раной лица; не рисовать его профильно в рост – увы, нарастающие объёмы; аккуратненько разворачивать в три четверти здоровым глазом на зрителя, повязка означена от него и чуть укрощён объём – в этом повороте по грудь или в половину корпуса, и хватит с вас!

И в Эрмитажном портрете в Галерее деятелей 1812 года, и в монументе перед Казанским собором в Санкт-Петербурге есть какое-то несоответствие, какое– то нарушение пропорций облика фельдмаршала, которое проясняется после некоторых наблюдений: изображённый на них человек кажется слишком неустойчивым, его верхняя часть по грудь более массивна нежели то основание, на которое её поместили. Намеченная сверху глыба головы упокоиться горой костей и мяса, ее же утвердили на корпус-жардиньерку пристойно-строевых пропорций, поэтому видится, что Михаил Илларионович вот-вот полетит кувырком. Кажется, прототип этих изображений лукавит и подсмеивается над попытками художников обратить его в «нормального» Квирина-фельдмаршала, шалит и проказничает даже в бронзе… В то же время обратили вы внимание, как легко и органично вошёл он в приземлено – житейский басенный мир И.А.Крылова, кто там в кого олицетворился, Кутузов в кота, псаря, старого коня или они всей компанией в Кутузова и не разберешь.

Удивительное дело, тот же Д. Доу сумел развернуть костистого, солдафонистого, с павианьими чертами лица Багратиона в интересный художественно-значимый символ его исторических деяний, Кипренский и Тропинин раскрыли злобную худосочную салонную обезьянку Сашку Пушкина в Александра Сергеевича Пушкина, отлитый в бронзе поэтический кумир – в отношении М.И. Кутузова полный провал!

Только немцы сумели придать некоторое организующее начало поискам внешнего выражения деятельности этой бесформенности, чуть ограниченной хорошими сапогами, бескозыркой, нагайкой, глазной повязкой первыми объявив ее: «Дедушка Кутузофф», что им по традиционно-семейной сентиментальности чрезвычайно понравилось и в Пруссии он обрел такую же «народность» как и в России – и в том же направлении постепенно поворачивается вся историческая портретистика, т. е. в том же умилительно– бытовом ключе, делая зачастую непонятным, кого тщатся изобразить, почтенно-бесполезного домоседа или полководца-волкодава. Тем более, что Кутузов «всеобщий», Кутузов «исторический» последних месяцев своей вдруг вылетевшей в центр лампионии русского и европейского внимания жизни и сам-то кажется склонен не помогать, а мешать понять себя, сам кажется делает все, чтобы глядя на внешнее протекание этой жизни, невольно ущипнешь себя – да полноте, то ли это, да есть ли оно? И тот ли это человек, что то-то и там-то, как все говорят, сделал?