Фрида Суслопарова - Первый гром и первая любовь

- Да уж насчет этого все они герои, - вмешался Женя. Он тоже понял, что Дине неприятен этот разговор. - Мы не опоздаем, товарищ начальник?

Но Кухарский не уходил. Он подождал, пока дети выстроились парами, и потом долго еще провожал их глазами.

- А знаешь, Женя, - негромко сказал Кухарский, - у меня ведь тоже где-то растет пацан.

- Как? - удивился Женя.

- Разошлись мы с женой. Не прощаю неверности. Впрочем, сам виноват. Знал, что не наша, что нельзя надеяться. Сам себя обмануть хотел. Увидел помещичью дочь и сдурел, перемахнул через седло, и укатили... Вот и получилось... Сына-то я разыщу. Если б отдала... Он, знаешь, на этого Пылыпка похож, тоненький, голубоглазый.

Они шли по пыльной дороге, оранжевое закатное солнце слепило глаза, удлиняло их тени.

Женя ошарашенно молчал. Он не мог себе представить Кухарского влюбленным, способным на странный, почти авантюристический поступок: схватить девушку, перекинуть через седло и увезти!

- А дивчина хороша... понимаю тебя, - неожиданно сказал Кухарский.

Грудский вспыхнул.

Вечером, как обычно, ребята собрались, чтобы послушать сказку.

Детский дом, это такой маленький, как собашник, это такой, как у деда Степана? Туды ползком залазить можно, а, Дин? - вдруг спросил Санько.

- Да иди ты, собашник! Он как школа в районе! И в нем во какие котлы и борщу ешь сколько хошь... Он для безродных.

- А я не безродный. Дин, ты не отдашь меня?

- Все туды пойдем! - раздался трезвый, жесткий голос Юрка, но глаза у него были молящими, в них тоже таилась просьба: "Ну, скажи, скажи, что не отдашь!"

- Глупости все это, - сказала Дина, - послушайте, что я вам расскажу.

- А тот командир Красной Армии сказал же "пойдете в детский дом", твердил Пылыпок.

- Да ничего еще не известно. Ну, слушайте...

- Не надо мне командирского ремня и не хочу я туда идти!

- И я не хочу!

- И я!

- И я! Дина, не отдавай нас!

То были крики отчаяния. Дина посмотрела на окруживших ее детей, хотела сказать что-нибудь в утешение, но не выдержала и расплакалась.

- Да чего плакать? - попыталась утешить детей и себя Дина. - Вот вы живете в яслях, ведь хорошо вам здесь. Все у вас есть. А в детском доме будет то же самое. Там еще лучше, ребят больше и веселей. Помните, я вам рассказывала, что Владимир Ильич велел отдать детям самые большие и красивые дома? Так о чем же плакать?

Они слушали ее, хотели ей возразить, но мокрые Динины глаза говорили совсем о другом. Да и сама Дина не могла себя утешить. В ее сознании детские дома были связаны с ловлей беспризорников, которые ютились в городских подвалах, прятались в одесских катакомбах и вселяли ужас в жителей. Она видела, как вытаскивали этих страшных ребят в лохмотьях, черных от сажи и грязи, слышала, как они визжат и сопротивляются. Их грузили в машины и отвозили в детские дома. Дина тогда училась в пятом классе. В городе только и было разговоров, что о ликвидации беспризорности.

- Ну вот что, - решительно сказала она, - хватит плакать! Нужно действовать! Никуда я вас не отдам! Я сделаю все, что смогу, чтобы вас не отдавать!

Она еще не знала, что именно сделает, как будет добиваться, но твердо решила выполнить свое обещание.

Прошло два дня. Вечером, уложив детей, Дина вышла во двор. Небо было темным и низким, вечера становились прохладнее, а рано утром босые ноги обжигала роса. Но еще стояла самая макушка лета.

Дина присела к колодцу, в траве что-то белело, лоскуток от кукольного платья. Дина нашила из тряпок кукол девочкам, и теперь кукол вовсю наряжали.

Стукнула калитка. Дина вскочила.

- Дина, это я!

- Женя!

- Соскучился. А ты?

- Ой, Женя, я о ребятах беспокоюсь. Зачем товарищ Кухарский сказал им про детские дома? Мы все плачем. Так боюсь их отдавать...

- Не понимаю, о чем плакать? Там им будет хорошо. Дина, а тебе привет...

- От кого?

- От комсомольцев "Красного маяка". Помнят твой доклад.

- Да? - оживилась Дина. - Ну, как у них дела идут?

- Здорово! Они тоже взяли шефство над лошадьми, проверили все фермы, двое ребят записались на курсы трактористов. Теперь комсомольцы задумали организовать кружок самодеятельности. Оборудуют в правлении колхоза сцену, шьют из рогожи занавес, репетиции каждый вечер. Скоро будет представление. Пойдем?

- Да, да, - рассеянно ответила она.

Что-то черное, шурша крыльями, пронеслось над головами. Дина вскрикнула и сорвала косынку.

- Ты чего, птицы испугалась?

- Это летучая мышь, она садится на белое. Знаешь, как вцепится.

- И я тебя цеплялась? - рассмеялся Женя.

- Нет, но говорят...

- Трусишка ты, Динка!

Помолчали.

- Дина, а ты ждала меня?

- Д-да...

Хорошо, что в темноте он не видит, как вспыхнуло ее лицо.

- Знаешь, я думал... Просто так, ни за что человека нельзя полюбить! Это будет не любовь, а совсем другое... Ты согласна?

- Да...

- У нас один парень, настоящий парень, втрескался он в одну девчонку из заводоуправления. Девчонка никудышная, несознательная и несоюзная, такая... вертихвостка, а он пропадает за ней, люблю, говорит, и ничего не могу с собой поделать. Ну что это такое? За что он ее любит? Чудно, правда?

Дина подумала и возразила:

- Но ведь Татьяна полюбила Онегина!

- Так ведь это было при старом строе!

- А Татьяна была хороша - откровенная и верная долгу.

- Да что Татьяна, бездельная барышня! Разве можно тебя сравнить с какой-то Татьяной?! И вообще, оставим примеры классической литературы! Дина, я сначала не понимал тебя, просто не присматривался, такая смешная немножко, трусливая немножко... Но когда ты выступила на собрании в "Маяке", я подумал: "Вот это да! Такой я еще не встречал!" Ты же здорово сказала... И вообще ты добрая... и красивая...

- Не преувеличивай...

- Правду говорю! Я точно знаю, почему ты мне... нравишься. Знаешь, у меня все это в первый раз... А у тебя?

- Тоже, - тихонько ответила Дина. - Скажи, а ты добрый?

- Добрый ли? - усмехнулся Женя. - Похвалиться не могу. Бывают добрые люди, это хорошо. А еще бывают добренькие, таких не терплю. У нас мастер, Иван Тихонович, хороший мастер, а скажешь ему: "Чугун из литейки поступил пористый, с брачком". - "Да ладно, ребята, не станем заедаться", - ответит. Со всеми добреньким хотел быть... Нет, Дина, я не такой добрый! Я когда увидел колхозных лошадей, в болячках, мухами облепленных, то этого конюха, Перебейку, попадись он мне...

Дине почудился шорох в сенях.

- Ой, ребята не спят, - шепнула Дина, - я побегу!

Но когда она вошла в хату, там было тихо, и слышалось мерное дыхание спящих. Ганка накрылась с головой.

Утром начался дождь, дети сидели в хате, рисовали, складывали буквы из палочек. Ганка подошла к Дине и, уставившись в пол, тихо сказала:

- Я пойду...

- Куда, Гануся?

- До тети...

Она нашла свое старое платье, покрылась линялым платочком, выглядела жалкой и маленькой.