Фрида Суслопарова - Первый гром и первая любовь

- Зачем? - спросила Дина.

- Надо!

- Погоди, давай поговорим. Ведь тетя тебя ни разу не навестила, и мне кажется... я, конечно, не знаю... Ты, Гануся, расскажи мне все-все...

- Я пойду, - не отзываясь на ласку, упорствовала Ганка. Личико ее закаменело.

- Пойдем вместе.

Ганка молча, с признательностью посмотрела на Дину.

- Подожди меня, уберу со стола. А вы, дети, пока занимайтесь делом, не деритесь, не спорьте и на улицу не выходить! Мы скоро вернемся. Ты, Санько, смотри за Олесей. И спичек не брать, слышите? Вот вам букварь, смотрите картинки. Юрко, Санька не обижай. Пылыпок! Веник - не конь, доломаешь, нечем будет хату подмести. Бери лучше ухват, скачи на нем... Ну, пошли, Гапуся.

Они вышли во двор, дождь не прекращался, крупные капли лениво шлепались в лужи, образуя маленькие частые круги, сырая трава скользила под ногами, с ветвей при малейшем прикосновении обрушивались потоки воды. Девочки припустились бегом, не разбирая дороги, прямо по лужам. Ганка раскраснелась, запыхалась, но внезапно остановилась, потом пошла медленнее. Дина поняла, что они приближаются к дому Ганкиной тети. Наконец остановились перед калиткой. Обе молчали. Лил дождь, а они стояли...

Ганка толкнула калитку, и они вошли во двор. На веревке, перетянутой через двор, мокло какое-то тряпье. На крыльце перед входом лежала груда камыша. Ганка поднялась на крыльцо. Дина смотрела на ее мокрый линялый платочек, на втянутые плечики, и щемящая жалость охватила ее. Зачем они пришли сюда, ведь Ганка боится переступить порог...

Дина тихонько дотронулась до плеча девочки.

- Пойдем отсюда!

Но в этот момент отворилась дверь, и на пороге показалась высокая худощавая женщина. У нее было смуглое, желтоватое лицо, черты его были правильны и соразмерны, верно, в молодости женщина была красива.

- О, якие жданные гости... - заговорила она певуче, - проходьте до хаты...

Несколько ободренные этим приглашением, они вошли в дом.

В сенях ударил промозглый, острый запах нечистот. Дверь, ведущая из сеней в хату, была обита мешковиной, полосками клеенки, она открылась легко и бесшумно.

В хате все было пропитано все тем же резким и неприятным запахом. У окна деревянный, покрытый стертой клеенкой стол, две лавки, на стенах пожелтевшие от времени вышитые рушники. На одном из них была вышита молодица с черными косами, она выглядывала в окошко, внизу было написано: "Что ж это мой Грыцько не идэ?" Вопросительный знак лишь угадывался, нитки стерлись. В углу - темная икона. Рядом два портрета. Сама хозяйка в молодости, в темной кофточке с рюшечками у подбородка, с красивым невеселым лицом, и парубок, горбоносый и чубатый... Под портретами изрядно засиженные мухами маленькие фотографии.

- Проходьте, сидайте, - говорила хозяйка, прошлепав босыми ногами к лавке.

- Мы тута, тетечка, постоим, - сказала Ганка.

В запечном закутке, завешанном грязной и линялой ситцевой занавеской, кто-то шевельнулся, и Ганка вздрогнула.

Женщина продолжала разглядывать пришедших, особенно внимательно изучала она Дину.

- Ну, как живешь, племянница?

- Добре, - тихо ответила Ганка.

- Гладка стала, выросла...

- Казенные харчи на пользу... - отозвался мужской голос. И в хату из-за занавески вышел хозяин, тот самый мужик, который привозил в ясли койки. Мужик был бос, в исподнем белье.

- Это... вы? - изумилась Дина.

- А! Сама заведувачка пожаловала. Консомол...

- Консомол еще тебя, старого дурня, навчит, как надо жить... Правда, дивчина? - обратилась хозяйка к Дине.

- Нет, зачем же, - пробормотала Дина.

- Учите, учите старых дурней! Весь свой век робыли на земле, спину гнули, а чего нажили? Вошь на аркане да блоху на цепи... А консомол, они враз и хлеб заграбастали...

Дина внимательно смотрела на женщину, как бы говоря: "Так вот вы какие", но та, сверкнув маленькими глазками, заговорила по-другому:

- Ты не думай, что мы супротивники. У его, мироеда, и надо было забрать. Такие паразиты, куркули! Только и бригадирша, Омелиха, она тоже хороша, себе все трудодни понаписала! А дед Степан зерно до себе в хату перетяпав! Сидоренко, директор этот, пьяница! Ангелина, що до вас ластится, первостатейная... - Она выпалила грязное ругательство. - ...Павла змея подколодная. Кухарский врун! Ешо там такой...

- Да все хороши, все до единого! - подтвердил мужик. - Ты им, дивчина, не верь, ни одному не верь, все как есть сволота!

- Но как же... - начала было Дина.

Но тут хозяйка снова обратилась к Ганке:

- Пришла, значит, до тети, навестила. Спасибо, не позабыла нас, убогих да голодных. Спасибо, племяшка. Ты вон яка гладка стала, а с меня все спидницы спадают. И дядя твой весь иссох... Отак живем, племянница, не до жиру, не до каш и сахару, а быть бы живу...

Ганка виновато опустила голову.

- А ведь мы с тобой остатним куском делились, - продолжала уже слезливо хозяйка, - из своего рта отрывали, а тебя годували. Да хто такое помнит? От кого благодарности дождешься? Один бог знает про наше добро...

Тут она повернулась к иконе, как бы призывая ее в свидетели.

- А если чем тебя обидели, слово какое недоброе вырвалось, уж ты нас, племянница, прости, грешных. Грешны мы, ох как грешны! Прости...

Она поднялась, низко поклонилась девочке. Ганка вспыхнула и залилась слезами.

- Прощаешь, значит? Ну, спасибо тебе, ангелочек, спасибо, - и она снова низко поклонилась.

- Но Ганка не могла с вами поделиться, - сказала Дина. - Мы не разрешаем ничего выносить из яслей. Продукты предназначены только детям.

Та метнула на нее быстрый взгляд.

- Поясни, поясни нам, мы люди тэмны, мы ничего не разумием...

- Не надо так, тетечка! Не надо! - закричала Ганка.

Раздув ноздри тонкого длинного носа, женщина, уже не скрывая злобы, закричала:

- Указывать будешь, паразитка? Сама знаю, чего надо и чего не надо. Обратно до нас пришла, так молчи!

- Не встревай! - добавил дядя. - Не перечь старшим! Поважай нас! А то, глядите на нее! Учить вздумала! Да мы тебя так научим!.. За все! Шоб помнила, кто мы тебе. И подчинялась!

- Простите меня, - тихо проговорила Ганка.

- Простить? - завизжала тетка. - Да я тебя поучу! - и бросилась к девочке.

- Не смейте! - закричала Дина. - Никогда Ганка не вернется к вам. Не смейте ее бить! Она будет жить со мной!

Выкрикнув эти слова, Дина вдруг почувствовала, что давно нужно было их сказать, давно они зрели в ней! Наконец она приняла решение, единственно правильное, и никто уже теперь не заставит ее отказаться от него.

- Чего есть станете? - с издевкой спросила тетка. - Сами с голодухи сюда набежали. Обдрипана, голодна, босая, голота несчастная! Не слухай ее, Ганка, завезет тебя до города, там и кинет. Иди сюда, Ганка, не слухай ее...

Ганка, подняв полные слез глаза, с мольбой смотрела на Дину.

- Нет, нет, Гануся! Не бойся, идем отсюда. Вы не люди, вы хуже, хуже... - Дина выскочила из хаты.