Фрида Суслопарова - Первый гром и первая любовь

- Скажите, какая нашлась! Подбери сопли...

И грязное, отвратительное ругательство понеслось вслед убегающим девочкам.

- Никогда, Гануся, не вернешься ты в этот дом. Мы будем вместе! Всегда! Где я, там и ты... Навсегда! Согласна? - говорила Дина.

Дрожа, не веря своему счастью, Ганка спросила:

- А ты меня не кинешь?

- Никогда! - твердо ответила Дина.

Они взялись за руки и медленно пошли к дому. Дождь прекратился.

В тот же вечер Дина написала домой письмо:

"Дорогие мои мама, папа и бабушка! Как я рада, что вы есть у меня, такие добрые и хорошие. Прежде, когда мы еще жили все вместе, я думала, что все люди такие, как вы. Но тут я увидела людей жестоких, злых, которые получают удовольствие от того, что причиняют зло другим. Это Ганкины родственники. Мы сегодня были у них. Я не могу писать об этом. Это ужасно. Ганка, она сирота, у нее нет никого на свете, кроме меня и вас. Я решила, что никогда не оставлю ее. Поймите меня. Мы должны взять Ганку. Теперь я могу работать, поступлю на вечерний рабфак при нашем университете, а там перейду на филологический".

Дина вздохнула и продолжала:

"Я уже многому научилась и теперь смогу справиться с любой работой. А урожай будет очень хороший, все так говорят, потому что дождь спас урожай. Все изменится. Проживем. Но если вы думаете, что нам будет трудно, напишите мне сразу, тогда мы с Ганкой останемся на зиму в колхозе, нас оставят, и работа у меня будет, даже если ясли закроют, они ведь только на летний период. О нас вы не беспокойтесь, нам будет хорошо, потому что теперь я не боюсь никакой работы. Целую вас. Жду ответа. Дина".

Она запечатала конверт, написала адрес. Что ответят ей родные? Все равно решение ее останется неизменным...

На следующий день Дина собралась в политотдел, чтобы отправить с уходящей в город машиной свое письмо и поговорить с товарищем Кухарским. Гануся вилась вокруг Дины, несколько раз боязливо поглядывала на конверт, Дина шепнула:

- Не бойся, ничего теперь не бойся...

По пути в политотдел Дина представила себе, как дома прочтут ее письмо, как задумаются мама, папа и бабушка. Конечно, скажут они, хорошо, что у девочки добрая, отзывчивая душа... Бабушка обведет своими голубыми глазками их тесную комнату - все заставлено: три кровати, шкаф, буфет, стол у самого окна. Куда же поставить четвертую кровать? Ну, допустим, девочки будут спать вдвоем, хотя это негигиенично, скажет бабушка. Но чем питаться? Ведь главное - питание. Дина привезет домой еще одну иждивенку... Имеет ли она право на это? Нет, не отдаст она Ганку. Пусть дома и тесно, и голодно, зато это дом, семья, добрые люди...

В политотделе Дина застала Кухарского, Женю и незнакомую женщину в темном платье, запыленных туфлях на каблуке. Она была красива - темные, гладко зачесанные волосы, большие выразительные глаза. Женщина сидела за столом, рядом с ней лежал желтый портфель с потрепанными уголками, из которого она доставала какие-то бумаги. Женщина внимательно посмотрела на Дину и чуть улыбнулась.

Дина смутилась...

- Я в другой раз, пожалуй...

- Нет, нет, проходи, - оживленно сказал Кухарский, - вот знакомьтесь, это заведующая яслями, Дина Чепуренко, а это новый сотрудник политотдела товарищ Зорина Анна Родионовна. Надеюсь, у вас найдутся общие интересы...

- Здравствуйте, - сказала Дина.

- Здравствуй, девочка, - мягко ответила Анна Родионовна.

- Ну, выкладывай свои заботы, - сказал Кухарский.

Женя быстро подвинул Дине стул. Дина села, конверт с письмом положила рядом на стол.

- Я насчет детей, товарищ Кухарский, - начала Дина, - вы им сказали про детские дома. Теперь все волнуются, переживают... Не надо было так, сразу...

Кухарский несколько растерялся.

- Разве они не знали?

- Конечно, нет. Ведь они только-только начали поправляться и забывать все...

- Ты права, Дина! Как же это я... Нехорошо...

- Да ничего, я их успокоила, но нужно все-таки решать: когда закроются ясли? Куда девать сирот и остальных ребят? Неужели мы просто повесим на двери замок, выставим их, отправляйтесь, откуда пришли?

- Ну, Дина, пошла в наступление, - пошутил Кухарский.

- Она, товарищ Кухарский, только об этом и думает! - сказал Женя.

- Ну уж, только об этом!

Дина нахмурилась. В разговор вмешалась Анна Родионовна:

- Скажи, Дина, сколько у тебя детей в яслях?

- Шестнадцать...

- А возраст какой?

- Самый разный: младшей, Олесе, годика три будет, а старшей, Наталке, десятый пошел.

- Все сироты?

- Нет. У пятерых живы родители, отец или мать, - отвечала Дина, - они уйдут домой. Трое ребят сироты, но жили и будут жить у родственников, а восемь человек круглые сироты, им некуда идти после яслей.

- Ну что ж, сирот устроим в детский дом, - сказал Кухарский, - ты, Дина, с чем не согласна? Чего хмуришься?

- Да не хочу я отдавать их в детский дом! Вы поймите, они сельские ребятки, тихие... Вот даже Юрко, это он только со мной такой... бывает, озорничает, а там? Забьют его. Я уже не говорю о малышах... Тимка, Грыцько, они же совсем маленькие, не понимают... Их каждый может обидеть... Каждый...

- Не огорчайся, девочка, - нежно, по-матерински сказала Анна Родионовна, - что делать? Гражданская война оставила нам детскую беспризорность, засуха и голод - опять сиротство... Будем принимать меры.

- Ну что ж, давайте думать, - сказал Кухарский. - Время у нас еще есть. Соберемся еще, решим. А ты, Дина, не вешай нос! Видишь, нас в политотделе уже трое, - сила! Вот пришлют еще заместителя и редактора, штат будет полностью укомплектован. Полная боевая единица... Ничего, выдюжаем, как здесь говорят... И тебе поможем!

- Так я пойду. - Дина встала.

- Конверт... твой? - спросил Женя, указывая на письмо, которое Дина положила на стол.

- Да, это мое письмо. Подвода в город еще не уходила?

- Нет. Отправим с нашей почтой...

Перекладывая конверт на груду других запечатанных конвертов, предназначенных для отправки в город, Женя успел прочесть адрес: Одесса, Греческая, 36, квартира 5, Чепуренко А.И. Почему-то облегченно вздохнул. Домой, значит, написала.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

А на дворе уже стоял август, последний, закатный месяц лета. Нынче он был особенным. Не желтизной и началом увядания заявил о себе август, а точно в май переродился. Все зеленело свежо и сильно, воздух был напоен влагой и теплом, сквозь густые плетни, отделявшие сады от улицы, виднелись наливающиеся соками плоды. Все поспевало: и раннее, и позднее. Раннее наверстывало, позднее торопилось.

Вести о хорошем урожае, благоприятной погоде дошли до города и до тех, кто ушел туда из сел. В каждом письме, при встречах с земляками селяне сообщали о радостных переменах, звали уехавших обратно домой.

И постепенно люди стали возвращаться. Каждый день новости. Первыми, конечно, их узнавали дети. Идут в поле или на прогулку, и вдруг кто-нибудь крикнет: