Фрида Суслопарова - Первый гром и первая любовь

Началось мучительное ожидание, все валилось из рук. Прошло более часа, который был для Дины вечностью. Наконец Грудский пришел.

- Ну, как?

Он молча сел на колоду. Лицо у него было хмурое.

- Дина, это ведь не шуточки, - серьезно начал он. - Парень только женился. Мучились в городе по углам. Здесь своя хата. И довесок, да еще какой... Он говорит: "Да я с Наталкой словом не сумею обмолвиться... И раньше все на людях, в спешке, суете. Только бы здесь отдохнули. И на тебе..." Вот что он сказал, Дина.

- Эгоист!

- Ну зачем ты так: всем хочется счастья.

- Всем, говоришь? А сиротам, бездомным, одиноким, им не хочется счастья? Ты хоть объяснил ему классовую сущность его поступка? Ведь они по вине куркулей... Ты, кажется, даже сочувствуешь ему! Может, и тебе захотелось в тихую хатку? Заткнуть уши. Закрыть глаза. И дела нет до строительства социализма. Так?

- Ну это ты брось, обвинения твои отвергаю решительно. А насчет этого Павла... Нужно и его понять. Говорил я с ним. И долго. Не нужно торопиться. Он обещал еще подумать. Хотя, конечно... Ну, сама понимаешь. Но парень он неплохой...

- А если в порядке комсомольской дисциплины?

- Нет! Только в порядке личной совести! - твердо ответил Грудский.

И снова они расстались почти неприязненно.

Прошло несколько дней. Дина не находила себе места, ее мучила неизвестность. Ребята перестали бегать "до дому", выглядели жалко.

- Ну, чего сидите, как горобци на ветке? Идите, играйте! - говорила Дина.

Но они как прилипли к поваленному во дворе бревну, и только шаги на улице заставляли их мгновенно, как по команде, поворачивать головы. Но никто к ним не приходил.

"Все ясно, - думала Дина, - этот противный Павло все повернет по-своему. Если уж и Женя ему сочувствует, то чего ждать? Будут блаженствовать со своей Наталкой в тихой хатке..."

Стремясь как-то утешить ребят, Дина проявляла к ним особую нежность, ласкала мягкие волосы Санька, подкладывала побольше еды Юрко. Младшие, Тимка и Грыцько, Дина считала их несмышленышами, тоже переживали и как-то особенно заглядывали ей в глаза, терлись, точно котята.

Остальные дети им сочувствовали.

Дина видела, как Ленка, забияка и насмешница, присела около ребят, тряхнула своей огненной головкой и сказала:

- Ну и не ходите до той хаты. Нашо она вам, у нас вон какая хата...

Пылыпок долго бродил вокруг Юрка и наконец предложил:

- Бери моего коня, мне дед нового выстругает...

- Иди ты со своим дедом! - озлился Юрко.

- Зачем ты его обидел? - вступилась Дина, - ведь он хотел подарок тебе сделать!

Юрко молчал. Никакие подарки на свете не нужны были ему сейчас, ничто не могло утешить.

Вечерами Дина подолгу шепталась с Ганкой.

- Ой, чует мое сердце, не возьмет она их! - по-старушечьи говорила Ганка. - Эта Наталка, она недобрая, она не такая, как ты.

- Павло вредный, - говорила Дина. - И зачем она только пошла за него?

- Ни за что не пойду замуж, - уверяла Ганка. - А ты? - спрашивала она, тайно ревнуя Дину к Грудскому.

- И я тоже! - в сердцах отвечала ей Дина.

- Мы будем удвох?

- Да. Спи.

Ганка крепко обнимала Дину за шею, сопела и блаженствовала. Рядом с чужой бедой еще слаще представлялось Ганке ее случайное счастье.

Дина казнила себя. Ну, чего она добилась? Ровным счетом ничего, одну Ганку пригрела да Пылыпка устроила. А остальные?

Утром, перед работой, забежала Ангелина. Дина принесла с реки два ведра воды и поставила их у порога, выжидательно поглядывая на Ангелину.

- Чула? Наталка с Павлом своим до Херсону подались, - сообщила Ангелина.

- Уехали? - закричала Дина, - сбежали, значит?

- Рано утром Петренко увез...

- Хорош этот Петренко, - с досадой сказала Дина, - пусть бы топали на своих, эгоисты несчастные...

Дина опустилась на лавку. "Конец, - думала она, - всему конец. Люди, наверное, смеются над ней. Чего старается? Да никто ничего такого от нее и не требует. Сама придумала себе заботу. Ганку она возьмет, а остальное не в ее силах. Скорей бы домой. Не видеть, не знать ничего".

Она вспомнила Одессу. Как давно не ходила она под тенистыми каштанами, не вдыхала аромат белой акации. Посмотреть бы на море, поваляться на пляже. А главное, попасть наконец в маленькую комнату на третьем этаже, где ее ждут, любят и где ничего не требуют от нее.

В тот день она пересолила борщ, каша подгорела. Впервые за все время она сидела, опустив руки, и бессмысленно глядела перед собой.

Дети улеглись, многие уснули уже, а она все сидела, и Ганка, взглядывая порой на ее расстроенное лицо, не решалась ее позвать. Наконец и Ганка уснула.

Дина медленно поднялась, развязала ленту, темная, пушистая волна отросших за лето волос упала на плечи.

Внезапно стукнула во дворе калитка, послышались голоса. То время, когда каждый шорох ужасом отзывался в ее душе, давно прошло, теперь Дина ничего не боялась. Уверенно, по-хозяйски пошла она к дверям.

- Вы спите? - раздался женский, очень знакомый голос. - Полягли уже?

Дина отворила дверь в сени.

- Наталка? - удивилась она. - Ты ж уехала!..

Наталка в нарядной шали с кистями вошла в дом. За ней, бочком, тихо и осторожно, вошел Павел.

- Добрый вечер, - сказал Павло и снял кепку.

- Добрый вечер, - настороженно отозвалась Дина.

Наталка тихонько подошла к четырем койкам, на которых спали Юрко, Санько, Тимка и Грыцько.

- Ось воны, - шепнула она, знаком подозвав мужа. Тот подошел. Юрко, лобастый, скуластенький, спал, чуть надув свои толстые губы.

- Старшенький Юрко, - сказала Наталка, - а это Санько - вылитая мать, сестра моя, Мария...

Санько спал на боку неспокойно, ворочался во сне. У него было тонкое, подвижное лицо и темные, волнистые, как у девочки, волосы.

Малыши, Тимка и Грыцько, блаженно почмокивали во сне пухлыми губами.

Павло еще раз обвел всех взглядом, надел кепочку и сказал:

- Забираем!

- Мы за дитями, - пояснила Наталка, - мы из города все им привезли обувку, костюмчики. Павло расчет получил на заводе, так мы уж зараз все и купили. Мы их заберем!

- Сейчас? - растерянно спросила Дина. Ей стало и радостно и почему-то страшно. - Но ведь они спят! И потом, мы же решили, они останутся... до конца... Но как хотите, берите сейчас. Или, может, утром?

- Зараз! - отрезал Павло.

- Будить?

- Постой, - остановила ее Наталка, - мы, Дино, посоветовалися и порешили, нехай уж будут с нами. Как свои. Павло их запишет на себя. Как своих детей.

- Родных! - снова отрезал Павло.

- Усыновляем, значит!

- Ой, хлопчики очень хорошие. А насчет хлеба так не сомневайтесь. Уже есть решение... - сказала Дина.

- Мы вранци заберем их, сладко спят, - посмотрела Наталка на мужа. Тот кивнул.

Когда выходили, она не утерпела и шепнула Дине:

- Вот он у меня какой. Сам горя хлебнул, так сочувствует.

...Утром, прощаясь с ребятами, Дина разревелась. Она плакала не таясь, вопреки всем педагогическим правилам, и вместе с ней плакали уходящие и остающиеся дети. Дина хотела сказать, что все хорошо и нужно радоваться, но не могла вымолвить ни единого словечка.