Фрида Суслопарова - Первый гром и первая любовь

После ухода мамы бабушка почувствовала себя вольготней, она вскипятила чайник, достала два сухарика. Теперь настал папин черед собираться на работу. Одевался он медленно, начищал в коридоре свои старые ботинки, красная бархотка так и летала по их полированной поверхности, испещренной, однако, трещинами и просто дырами; раз в неделю папа тщательно утюжил свой парусиновый костюм, берег он и соломенную шляпу с твердыми полями, она всегда лежала на шкафу, папа подстилал под нее газету и сердился, если кто-нибудь по забывчивости газету сбрасывал. Впрочем, сердиться он не умел, только шевелил усами и подергивал плечом. На прощание он пощекотал Динину щеку усами... А Дина осталась в постели. "Бедный папа, - думала она, - как он старается сохранить приличный вид, штопает свои нарукавники, гладит их утюгом". Дина представила себе, как папа сидит в конторе и заносит в конторскую книгу разные цифры своим великолепным каллиграфическим почерком. На счетах он щелкал несгибающимся указательным пальцем. Когда-то в молодости папа играл на скрипке, об этом Дина знала только понаслышке. Теперь папин указательный палец на правой руке не сгибался: папа случайно перерезал себе сухожилие. Больше он не прикасался к скрипке. Она долго стояла в футляре за шкафом, заваленная старыми газетами, а потом исчезла, наверное, бабушка отнесла на толкучку.

- ...Ну, так я пойду... - сказала бабушка и взяла в руки старую клеенчатую сумку, - а ты убери со стола.

Дина продолжала бездумно сидеть перед пустой чашкой. Она думала о школе. Нельзя сказать, чтобы ее сильно тянуло в школу, особенно после случившегося, она и представить себе не могла, с каким видом явится туда и признается Тарасу в трусости. Дина тешила себя единственной надеждой возможно, Еву с Костей тоже не отпустили, ведь у Евы конкурс, а Костя летом обычно уходит с отцом в море. Если б узнать точно...

Дина распахнула окно и, перевесившись через подоконник, стала смотреть во двор. Замкнутый четырьмя высокими стенами, он напоминал клетку: ни травинки, ни деревца, асфальт, веревки с бельем, кто-то внизу вытащил старый матрац и принялся палкой выбивать пыль, послышались раздраженные голоса. Вошла нищенка с ребенком, замотанным в лохмотья, и, перекрывая ругань, затянула скрипучим голосом:

- Подайте, Христа ради, голодающим!

- Сами голодающие! Уходи, шляются тут весь день! - крикнула соседка, живущая на первом этаже, лохматая злая женщина в шлепанцах на босу ногу.

- Паять, кастрюли паять! Кому кастрюли паять! - завел свою песню паяльщик.

Никто не откликнулся. Покричав, старик ушел.

Явился точильщик:

- Точу ножи, ножницы, топоры! Кому точить, точить...

Черт возьми, ни минуты покоя... Но закрывать окно не хотелось, может прийти шарманщик, а это уже совсем другое дело, шарманщика с попугаем стоит поглядеть и послушать.

Однако вместо шарманщика явился старьевщик. Уж он-то кричал громче всех:

- Старые вещи покупаю! Покупаю старые вещи - одеяла, костюмы, кастрюли, столы, стулья, калоши, тряпье, обувь... Старые вещи, старые вещи!

Он не унимался, этот противный старик с мешком за плечами. Дина с детства ненавидела старьевщиков, ее пугали: "Не скушаешь кашу, отдадим старьевщику, он маленьких девочек забирает..."

Высунувшись из окна, Дина закричала:

- Старые вещи покупаю, новые краду, за границу уезжаю, там их продаю!

Почему "за границу" и почему "продаю", она не знала, но то была самая страшная насмешка и оскорбление для старьевщика.

- Шоб вы подохлы! - крикнул старик и ушел со двора.

В половине первого в комнату влетела Нюра, косы развеваются, портфель летит в угол, видно, бежала всю дорогу.

- Не пустили? Я ж говорила...

- Ева с Костей были в школе? - спросила Дина.

- Но они же уезжают! Послушай, - сказала Нюра, видя, что Дина расстроилась, - да плюнь ты на все! Скажи, что тебя родители не пустили. Тебе уроки дать? - спросила Нюра. - Сегодня была география, русский...

- Не надо...

Нюра ушла. Дина осталась одна со своими мыслями. И только тут она вспомнила о конверте, который получила в горкоме, там же командировка. Командировка была набрана типографским шрифтом, из нее явствовало, что комсомолка Дина Чепуренко, учащаяся седьмого класса 63-й трудовой школы, командируется горкомом комсомола в распоряжение начальника политотдела Збурьевской МТС.

Дина заметалась по комнате. Пришла бабушка, довольная, веселая. Улыбаясь, выложила стол свои трофеи - крошечные пакетики с крупой, чаем и две большие картофелины.

- Какой кулеш сейчас сварю, пальчики оближешь...

- Выклянчила?

Уже темнело, когда в комнату вошла мама. Пошатнувшись, она ухватилась за косяк двери и не могла ступить дальше ни шагу.

Папа бросился к ней.

Бабушка быстро налила полную тарелку кулеша, и мама, не вымыв руки, начала есть. Остальные молча следили за ней. Ясно, ничего не ела весь день, рассказы о похлебке - чистая выдумка.

- Ничего, все пройдет, - говорила бабушка, - весной всегда трудно, а вот снимут урожай, станет легче, на базаре все появится опять.

- Появится, - горько сказала мама, - откуда? Нужно еще посеять, а народу почти не осталось, крестьяне разбежались по городам, на селе тоже страшный голод. У нас сегодня было собрание, многих мобилизовали на село, там сейчас каждая пара рук дорога...

Дина шевельнулась на кровати. Мама спохватилась, но поздно.

- Ты что, больна?

- Здорова! - четко ответила Дина и спустила ноги на коврик. - Только как хотите, а я уеду!

И все началось сначала: уговоры, просьбы, слезы. Но теперь Дина уже не оборонялась, а наступала, а мама слабела. К полуночи родители вынуждены были сдаться.

- Кто знает, может, там она хоть будет сыта, - со вздохом сказала мама, - а здесь мы все можем погибнуть от голода... Смотри берегись простуды...

- И не забывай, что у тебя гланды, - тихо добавила бабушка.

Папа молча вздыхал.

ЯКОРЬ ПОДНЯТ

Рано утром родители, как обычно, ушли на работу. Прощались торопливо. Мама с трудом сдерживала слезы.

Сборы в дорогу были недолгими. Дина раскрыла славянский шкаф, купленный в Церабкоопе. Там висели папин выходной пиджак, мамина давно вышедшая из моды накидка и еще несколько старых вещей, в том числе Динино зимнее пальто, перелицованное из маминого, с ненавистным воротником, снятым с бабушкиной шубейки, "настоящий скунс", рыжий с заметными пролысинами.

Укладывать в чемодан было нечего, пара старенького белья, платье на себя... Разве взять "выходное", с васильковой вышивкой.

Бабушка приготовила Дине пакетик, обвязанный шпагатиком. Хлеб. Брать или оставить? Но, съев несколько ложек вчерашнего кулеша и только растравив себя, Дина поняла, что хлеб возьмет.

Дворничиха Домна, мужеподобная и злая, натренированным глазом засекла чемодан вместо школьной сумки.