Митрофан Довнар-Запольский - Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель до конца XII столетия

Между тем еще А. Спицын отмечал:

«Инвентарь Смоленских городищ похож на инвентарь так называемых «литовских» пилекальнисов. Отсюда возможна мысль, что этот край в VII–VIII столетиях был занят литовцами. Вещи, которые находят в городищах литовцев и кривичей (Новгород, обл.), от XII–XIII веков — те же самые. И эти городища, где бы они ни были, надо считать литовскими».

В кривичских курганах находят также ленточные венки (вайнаги), шейные гривны, змееголовые браслеты (так в искусстве воплощался популярный у балтов змеиный культ), спиральные перстни и много разнообразных подковообразных фибул, определяющих специфику балтского наряда. Проблему балтского происхождения упомянутых украшений изучала 3. Сергеева. Она пришла к выводу, что встречаются они почти на всей этнической территории беларусов, причем такие вещи, как звериноподобные браслеты, витые шейные гривны и вайнаги находят обычно далеко от городов, к тому же не на торговых путях, а в глухих местах, что свидетельствует об их местном происхождении.

Свойственны кривичам и нагрудные подвески в виде лошадки, которые иногда встречались по две в одном захоронения либо в удвоенном виде соединялись с гребнем. Эти предметы имеют особый интерес вкупе со сведениями о парном божестве благополучия и плодородия (беларус. Сросток, Возила, летув. Кумельган, латв. Jumis), связанном с распространенным у балтов культом коней [82] Некоторые исследователи сомневаются, изображают ли они коней. Но, как бы ни разрешился вопрос о семантике таких украшений, их связь с культом близнецов весьма правдоподобна. .

Особенно богаты балтскими вещами захоронения Полоцкой земли. Анализ двухсот инвентаризованных курганных комплексов с территории Полотчины показал, что только четверть из них имела височные кольца, а в других захоронениях височных колец нет вообще, однако много металлических изделий исключительно балтского происхождения. Да и рассматривая захоронения с височными кольцами (якобы ближайшие по набору украшений к славянскому наряду — не в последнюю очередь благодаря наличию там «славянских» височных колец), надо обязательно учитывать их вероятное неславянское происхождение.

Мужской наряд кривичей тоже весьма похож на костюмы соседних балтских племен, что выявляется через разнообразные подковообразные фибулы, лироподобные пряжки, перстни, браслеты и т.д. Интересно, что даже вещи во многом «интернациональной» дружинной культуры из Полоцкого княжества конца XII–XIII века весьма близки к снаряжению тяжеловооруженных прусских нобилей.

Приведенные факты еще раз свидетельствуют, что «костюм XI–XII веков является показателем значительной роли балтского субстрата в этногенезе беларусов, внешним проявлением становления этнического сознания», а найденные вещи и изделия позволяют объединить кривичские земли с обширным прибалтийским ареалом, который включал территории современных Литвы, Латвии, а также Эстонии.

Помимо сравнения собственно вещевого комплекса, помочь определению этнической сути его создателей и носителей может и изучение орнамента, системы знаков, которыми эти вещи украшались. Например, сопоставление археологического и этнографического материала показывает, что такой знак как свастика был распространен в регионах, где наиболее ощущалось балтское присутствие (особенно на Полотчине) и, таким образом, свастика в Беларуси — символ культурных традиций балтов (в том числе язычества).

Духовная культура этноса складывается из многих частей, но среди всего ее богатства нас интересует в первую очередь религиозный элемент, ибо религия и тесно связанная с ней мифология — это первичные источники формирования ментальных архетипов как этнопсихологической основы сознания.

Чрезвычайно большое пространство кривской мифологии и ее влияния на народную культуру беларусов требует сосредоточения внимания только на одном, но очень важном ее фрагменте — выяснении генетических связей главных персонажей кривского варианта так называемого «основного» мифа индоевропейцев.

Авторитетные исследователи балтско-славянской старины В. Иванов и В. Топоров сумели (преимущественно на материалах беларуской, литовской и латышской традиций) реконструировать общий индоевропейский «основной» мифологический сюжет о космогонической борьбе бога грозы Перуна (у литовцев Perkunas, у латышей Perkons, у пруссов Perkuns) и его змеевидного соперника Велеса (у литовцев Velnias /Velinas/, у латышей Velns, Vels). Ученые уже обращали внимание на то, что больше всего следов культа Велеса сохранилось в Беларуси и на севере Руси. Б. Рыбаков объяснял распространение культа Велеса на больших просторах лесной зоны Восточной Европы широким расселением балтов со времен бронзового века, когда племена культуры шнуровой керамики занимали часть Верхнего Поволжья, доходя даже до Вологодчины.

Ю. Лавчуте и Д. Мачинский, проанализировав источники из языковедения и мифологии, пришли к выводу, что приобщение Велеса к числу общеславянских богов проблематично; они же отметили, что старорусские письменные памятники свидетельствуют о возникновение пары Перун — Велес на севере Руси. Обращая внимание на археологическое присутствие кривичей в низовьях Волхова и в Верхнем Подвинье, где известны топонимы Вельсы, Велешы, Велеса, Велещи, Велиж, исследователи утверждают, что в формировании сакральной пары Перун — Велес важную роль сыграли именно кривичи.

Интересно, что на севере Беларуси местное название курганов «волатовки» ареально совпадает с территорией расселения кривичей и имеет, как и имя Велеса, основу *vel-. Уместно здесь напомнить, что капище этого бога в Киеве размещалось именно там, где останавливались челны новгородцев и кривичей. Мнение о связи термина «волатовка» только со славянским этносом [83] Сергеева З. Народные названия курганов на северо-востоке Белоруссии //Древности славян и Руси. М., 1988, с. 67–72. Сергеева ошибочно полагала, что только «общебелорусское» название для длинных курганов капцы (ср. лит. kapas «могила») балтского происхождения. Наличие в фольклоре соседних народов персонажей, типологически и лингвистически схожих с беларускими «волатами» (ср. литовские, украинские, русские и другие предания о волатах-силачах) свидетельствует скорее об их происхождении из общего балтско-славянского фольклорного наследия (см. также: Смирнов Ю. Первожители с единственным топором // Балто-славянские исследования. 1997. М., 1998, с. 350–373). надо считать безосновательным (сравни литов. vele «душа умершего», veles «тени умерших», velines, veliai «время почитания умерших», что хорошо согласуется с беларускими представлениями о великанах как первопредках современных людей).