Гровер Ферр - Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда

Но мошенническая природа хрущёвского доклада заставляет пересмотреть взгляды и на тех «сталинистов», которые пытались и не смогли убрать Хрущёва из руководства в 1957 году и кого он сам выдворил из ЦК, а затем из партии. Несмотря на все свои промахи и прегрешения, будучи глубокими стариками, Молотов и Каганович предстают в беседах с Феликсом Чуевым людьми, беззаветно преданными Ленину, Сталину и коммунистическим идеалам. По иронии судьбы Молотов предсказывал ниспровержение социализма прокапиталистическими силами внутри КПСС, когда в 1980‑е годы сам активно добивался восстановления в Коммунистической партии.

Тем не менее поддержка основных положений хрущёвской критики Сталина Молотовым и Кагановичем наводит на мысль, что у каждого из них были свои сомнения в правильности политики 1930–40‑х и начала 1950‑х годов. В той или иной степени оба они разделяли взгляды Хрущёва. К тому же обстоятельства проведения репрессий 1930‑х годов им не были известны в полном объёме, и, застигнутые врасплох, они не смогли дать отповедь тому, что Хрущёв и его присные наговаривали на них, пока, наконец, не стало слишком поздно.

Возможно, единственный положительный шаг, совершённый послесталинским руководством, связан с критикой и частичным ниспровержением отвратительного «культа личности», который они сами создали вокруг Сталина. Но даже здесь Хрущёв не заслуживает доверия. Именно он выступил против попыток критики «культа», которые в самые первые дни после смерти Сталина предпринял Георгий Маленков. Последний оказался достаточно честен и обвинил не ушедшего из жизни Сталина, а тех полных сил индивидуумов из его ближайшего окружения (не делая исключений для себя самого), у кого не хватило мужества и твёрдости положить конец «культу личности», с которым вождь в конце концов смирился, но никогда его не поощрял и всегда смотрел с неприязнью.

Хрущёву не потребовалось много времени, чтобы создать вокруг своей собственной персоны ещё бо́льший «культ», чем когда-то был у Сталина. За пристрастие к неумеренному восхвалению своих заслуг Хрущёв в 1956 и 1957 годах удостоился резкой критики даже со стороны своих ближайших сторонников, а его высокомерие и страсть к самовозвеличению оказались главными обвинениями, выдвинутыми против него Президиумом ЦК при отрешении со всех постов в октябре 1964 года [671].

Мошенническая природа «закрытого доклада» ставит нас перед необходимостью переосмысления сталинского периода советской истории и переоценки личности самого Сталина. Его фигура, освобождённая как от оков идолопоклоннического «культа», так и от хрущёвских наветов, и та направленность политики, которую он пытался проводить в жизнь, заслуживают того, чтобы занять центральное место в истории СССР и всего коммунистического движения. Причём сталинские достижения и неудачи не просто должны быть изучены заново: их ещё нужно выявить и представить соответствующие доказательства.

На повестку дня встаёт вопрос о необходимости пересмотра роли Троцкого и троцкизма. В хрущёвских обвинениях легко отыскать следы более ранних попыток Троцкого демонизировать Сталина. Троцкизм как политическая сила к 1956 году влачил жалкое существование где-то на задворках истории, а сам его главарь, поверженный ледорубом, воспринимался не иначе, как одержимый манией величия неудачник.

«Закрытый доклад» вдохнул жизнь в мертворождённую карикатуру на Сталина, намалёванную когда-то Троцким. Наравне с антикоммунистами теперь и коммунисты стали взирать на него как на пророка. И точно: ну разве не он писал о чём-то очень похожем на «разоблачения» Хрущёва? С малочитаемых трудов Троцкого была стёрта пыль забвения. Репутация «пророка» и его последователей начала стремительно расти. В том, что «закрытый доклад» положил начало молчаливой «реабилитации» Троцкого, мгновенно разобралась его вдова Наталья Седова-Троцкая: уже на следующий день после речи Хрущёва она обратилась к Президиуму XX съезда КПСС с требованием реабилитировать мужа и сына [672]. Лишённые такого серьёзного подкрепления, как «закрытый доклад», в пересмотре нуждаются нарисованные Троцким крайне предвзятые портреты Сталина, советского общества и политики СССР в 1920–30‑е годы.

Совсем нетрудно направить все критические стрелы на одного Хрущёва. Тем более что он, несомненно, заслуживает суровой оценки за разрушительную деятельность внутри КПСС, подрыв международного коммунистического движения, за умышленное искажение советской истории и потоки грязной лжи, вылитые на Сталина. Каковы бы ни были исторические условия, породившие Хрущёва и положившие начало периоду истории, прочно связанному с его именем, ничто не освобождает его от личной ответственности за собственные дела, за совершённые им поступки.

Хрущёв никогда бы не выдвинулся в члены Политбюро (Президиума) ЦК, если бы его взгляды на социализм не нашли поддержки у других партруководителей. Конечно, в какой-то степени возвышение Хрущёва объясняется его исключительной энергией и инициативностью – качествами, которые обнаруживаются у остальных членов Президиума в гораздо меньшей степени. Но он никогда бы не оказался на вершине власти, если бы Сталин или иные партийные деятели сумели распознать в Хрущёве «правого» уклониста, заметить в нём черты, порочащие имя преданного коммуниста. Между тем концепция общественной формации, которую большевики нарекали «социализмом», эволюционировала с самых первых послереволюционных лет.

Маленков, Молотов и Каганович – наиболее крупные из политических фигур, которые были связаны со Сталиным на протяжении нескольких десятилетий, – в основном согласились, хотя и неохотно, с положениями «закрытого доклада». Как очевидно, все трое не имели доступа к документам, которые готовились для Хрущёва и его сообщников. Из замечаний середины 1950‑х годов и позднейшего времени следует: Маленков, Молотов, Каганович не подозревали Хрущёва во лжи. Более того, они приняли политический подтекст самого доклада.

Если бы Маленков сумел дать Хрущёву отпор и удержать в руках власть в КПСС, то «закрытый доклад» никогда бы не был произнесён, и история коммунистического движения, а следовательно – большей части планеты, возможно, развивалась бы совсем иначе. Увы, так рассуждают многие: Советский Союз продолжал бы существовать, если бы Юрий Андропов дольше стоял во главе партии и государства, а Михаил Горбачёв никогда не занял бы свой пост. Но «роль личности в истории» не дарует бессчётное количество альтернатив даже для самых сильных политических лидеров. Андроповский, как, впрочем, и горбачёвский, СССР переживал кризис; переломным для судеб страны был и 1953 год.