Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

В Ревизионной комиссии были и такие сторонники русификации костельной службы, которые с претензией на экспертное знание живописали самый процесс дискредитации католической веры в глазах верующих, имеющий произойти из перемены языка богослужения. Один из них – Игнатий Козловский, в недавнем прошлом католический священник, обратившийся в православие без сохранения сана. Козловский не входил в Комиссию на правах члена, но, как уже отмечалось выше, подавал туда по требованию начальства пространные записки, содержание которых отчасти повторялось в его корреспонденциях в катковские издания. Более откровенно, чем другие участники дискуссии, он увязывал введение русского языка в костел с необходимостью побудить местное православное духовенство к усердной деятельности и заботам о пастве. Боязнь русскоязычного католического прозелитизма Козловский считал надуманной: с его точки зрения, это был предлог, который позволял утратившим подлинный пастырский дух и миссионерское рвение православным клирикам оправдывать и в дальнейшем свою бездеятельность и пассивность. Сетования на угрозу «латинской пропаганды», писал он, слышны в основном от тех, кто «смотрит на свою православную религию чрез призму католических ксендзов, то есть кто мирское довольство и индейское бездействие духовенства смешивает с сущностью самой религии… кто частные интересы клира ставит наряду с Божественными интересами религии». А вот допущение хотя бы только проповедей в костеле на русском языке повлечет за собою оздоровляющую для православных борьбу («хотя, само собою разумеется, довольно малую» – спешил успокоить читателей Козловский). Православные священники окажутся перед прямым вызовом, оспаривающим на понятном им языке (в полемических целях Козловский уверял, что польский язык проповедей до сих пор непонятен даже бывшему униатскому духовенству) истинность их вероучения, и «волей-неволей должны будут более, чем теперь, заниматься своей религией, проповедью, исповедью и своим собственным образованием». Напротив, отказ от такой реформы в католицизме, с одной стороны, обрекал местное православное духовенство на иждивенческую зависимость от административной мощи государства, а с другой – не давал чиновникам, занятым организацией массовых обращений католиков в православие, осознать недостаточность подобного бюрократического миссионерства: «Успехи православия пока не такие, чтобы по ним возможно [было] пророчить недалекий конец латинства. …Без постоянных потрясений и толчков его (католицизма. – М.Д .) время от времени современный энтузиазм в пользу православия непременно погаснет» [1402].

Переходя же к вопросу о ближайших последствиях русификации костельной службы, Козловский, только что в духе относительной веротерпимости обсуждавший возможность духовного состязания между православием и католицизмом, предсказывал почти немедленный губительный для католицизма эффект русскоязычных проповедей и молитв. Не исключено, что здесь он подыгрывал популистским иллюзиям виленских чиновников, полагавших, что вражда местных крестьян к «панам» и католическому духовенству составляет ценнейший управленческий ресурс власти. Он рисовал следующую сцену:

…в одно прекрасное утро входят они (крестьяне. – М.Д .) в свой костел, ничего не подозревая, и слышат, как их ксендз говорит проповедь по-русски и советует своим прихожанам молиться всегда и везде по-русски… Слышат эти слова, но им не верится, чтобы это могли сказать их ксендзы, которые постоянно твердили, что молиться по-русски нельзя… Слышат эти слова и видят, как ксендзы сломали то, что им представляли как сущность их веры… видят ясно, что уже нет той грани, которая именно мешала им присоединиться к православию. …Паны и многие мещане назовут ксендзов изменниками коханой отчизны; крестьяне же в свою очередь станут уверять, что и ксендзы уже приняли православие и что они вместе с панами нарочно скрывают это из желания обвинить их в глазах Государя и свалить на них свои проступки, в надежде снова погнать их на панщизну. …[Крестьяне решат, что] здесь таится какая-то задняя мысль, весьма для них вредная, и что им нужно поторопиться с принятием православия и тем опередить панов и ксендзов. …Умейте хорошенько воспользоваться этим брожением умов и ловко предложить православие в эту минуту… [1403]

Трудно избавиться от впечатления, что автор приведенной цитаты, неплохо знавший религиозную жизнь местных католиков, не устоял перед соблазном тайком посмеяться над легковерными чиновниками-русификаторами. Спустя несколько лет, когда найдутся-таки ксендзы, готовые проповедовать и произносить хотя бы отдельные молитвы на русском, властям представится множество случаев убедиться в том, что недоверие прихожан к такому священнику скорее толкало их на открытый протест и защиту привычного порядка богослужения, чем усиливало тяготение к православию [1404]. Однако все-таки едва ли Козловский сознательно дурачил «ревизоров» католицизма. Его логика разъяснена в дополнительной записке, где он предлагает ограничиться переводом на русский язык только одной из евангеличек (сборников фрагментов из Евангелия, читающихся по-польски после обедни) и популярного молитвенника «Золотой алтарик». Все остальные молитвенники, а особенно гимны (кантычки), он советовал проигнорировать [1405]. Таким образом, проектируя одновременное с переводом на русский язык сокращение объема католической службы, Козловский рассчитывал быстрее отвратить прихожан от их традиционной веры.

Итак, можно утверждать, что виленские сторонники введения русского языка в костельное богослужение не были последовательными секулярными националистами. Несмотря на торжественное признание роли языка в определении и самосознании нации, новаторам из числа виленских служащих не удавалось выйти из-под влияния формулы, согласно которой русский – это прежде всего православный, то есть не удалось «расправославить» русскость. Их мысль неудержимо притягивала к себе картина религиозной однородности «русского» населения. Спрашивается, стоило ли им тогда спорить с теми бюрократами и публицистами, кто ратовал за скорейшее прямое обращение белорусского католического простонародья в православие? С точки зрения многих правоверных католиков, между этими двумя подходами не было большой разницы. Но в ракурсе, важном для настоящего исследования, стоит разобраться в причинах и обстоятельствах столкновений внутри команды «ревизоров» католицизма, понять, как при этом прагматические мотивы взаимодействовали и с эмоциональными реакциями, и с сугубо доктринальными установками.