Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 3083. Л. 37–38 об., 41–42, 61–62 (жалобы Юргевича), 48–48 об. (отношение Чарыкова Мосолову от 27 февраля 1879 г. и набросок ответа рукой Мосолова).

Там же. Л. 64–65 (донесение Юргевича Чарыкову от 6 апреля 1879 г.), 71 (отношение Чарыкова – МВД от 23 апреля 1879 г.). Судя по рапортам исправника, рассказ Юргевича о причиненных ему побоях грешит преувеличениями. Учитывая, что он, кроме того, дал ложные показания о похищении у него денег и часов во время избиения, можно предположить, что возглас «Царя стреляют, а он что» (накануне произошло покушение Соловьева на Александра II) был им вложен в уста обидчиков, дабы представить их потенциальными политическими преступниками. Не вызывает, однако, сомнений, что ради защиты польскоязычной службы прихожане действительно были готовы пустить в ход кулаки.

Там же. Л. 24–25 (прошение Юргевича Чарыкову от 16 июля 1879 г.), 111 (помета Мосолова на донесении Чарыкова от 22 июля 1879 г.), 136 (жалоба несвижских прихожан от 25 августа 1879 г.), 134–135 (отношение И.П. Альбединского Мосолову от 31 августа 1879 г.).

Даже после этих выходок власти сочли возможным назначить Юргевича настоятелем в Клецкий приход Слуцкого уезда (РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 290. Л. 93).

ОР РГБ. Ф. 514. К. 1. Ед. хр. 6. Л. 9–10 об.

К таким костелам относились Околовский, Дедиловичский, Холопеничский, Зембинский Борисовского уезда, Свислочский Бобруйского уезда, Копаткевичский Мозырского уезда.

Каменский и Першайский костелы Минского уезда, Серафинский Игуменского уезда, Несвижский Слуцкого уезда и Мозырский Мозырского уезда.

РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 289. Л. 179–180 (протокол беседы от 2 июня 1879 г.).

Там же. Д. 301. Л. 10–13 (отношение Чарыкова Тимашеву от 7 июня 1878 г.).

Там же. Л. 13 об.

Там же. Л. 14–14 об., 37 (численность «упорствующих» по отдельным уездам указана в отношении Чарыкова в МВД от 13 ноября 1878 г.).

Там же. Л. 10, 12 об.

Шилов Д.Н. Государственные деятели Российской империи. С. 394.

РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 301. Л. 38–45.

Там же. Л. 46–46 об.

Там же. Д. 289. Л. 178–178 об.

Там же. Л. 178 об.

Там же. Д. 301. Л. 60–61 об. (отношение Толстого – МВД от 26 июля 1879 г.), 64–66 (прошение «общества жителей» местечка Логишин от 10 декабря 1879 г.), 69–87 (отношение Петрова – МВД от 13 февраля 1880 г.).

Приведу одно из многочисленных высказываний Сенчиковского на эту тему: русский язык в костеле – «единственная мера» для «уничтожения главного и единственного источника, в котором скрывается вся ненависть и вражда к России и ко всему, что русское (понимаю здесь р-к. костелы, в которых господствующий полонизм есть публичный источник сказанной вражды, и единственное место убежища для польской враждебной России политики)» ( Жиркевич А.В . Из-за русского языка. Ч. 1. С. 378 – рапорт Сенчиковского губернатору Чарыкову от 23 марта 1877 г.).

На 1895 год, согласно данным ДДДИИ, русскоязычная служба официально считалась введенной в 31 из 46 приходов Минской губернии. Однако сама по себе эта цифра мало что значила: из этого 31 прихода 16 оставались вакантными, в 5-ти русский язык в дополнительном богослужении был фактически заменен польским, в еще одном – латинским, и лишь в девяти «русских» приходах действительно совершалась служба на русском (да и то не вполне ясно, в каком объеме). А вот из 15 приходов, где служба на польском не была запрещена, священники имелись в 13-ти и лишь 2 прихода оставались вакантными (РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 293. Л. 74 об.).

Между 1873 и 1884 годами в Пруссии на вакантные приходы не был назначен ни один католический священник. См.: Ross R.J. The Failure of Bismarck’s Kulturkampf. Р. 64–65; Sperber J. Popular Catholicism. P. 252. То же наблюдалось в Минской губернии с середины 1880-х до конца 1890-х годов.

РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 293. Л. 116 об. Под утратой «христианского облика» Извольский имел в виду вынужденное расцерковление католиков, отказывающихся посещать храм с русскоязычным богослужением.

Там же. Л. 79 об. – 80.

В недавней публикации П. Терешкович высказал предположение о том, что, несмотря на технический провал русскоязычной службы в костеле в белорусских губерниях, в более широком смысле кампания деполонизации католицизма, как и политика массовых обращений в православие, способствовала большей «пластичности» конфессиональной и этнической самоидентификации местного населения и, в конечном счете, сокращению к концу XIX века численности людей с польской самоидентификацией ( Терешкович П. Пограничье как судьба: Метаморфозы идентичности в восточноевропейском пограничье // Ab Imperio. 2009. № 1. С. 216–220). Вероятно, более или менее вынужденный отказ от польскости в пользу (русско-)белорусского самоопределения мог быть в каких-то случаях последствием «маленького культуркампфа» Сенчиковского (хотя, в отличие Терешковича, мне вовсе не кажутся очевидными без специального глубокого анализа «социальные результаты [кампании] в статистическом измерении» [Там же. С. 217]). Но нельзя сбрасывать со счетов обратный эффект, документируемый источниками уже на этапе внедрения русского языка, – кристаллизацию конфессиональной идентичности под влиянием мероприятий, которые воспринимались католиками как гонение на веру. На мой взгляд, при оценке того, как различные деполонизаторские проекты властей влияли на реальный ход ассимиляции или аккультурации, не следует пытаться вывести некую равнодействующую прежде специального рассмотрения последствий каждого из таких проектов, применительно к конкретной группе или страте населения. Иными словами, можно допустить, что русификация костела, вопреки замыслу ее устроителей, препятствовала ослаблению польско-католического присутствия даже в том случае, если параллельные действия властей, например изгнание поляков с государственной службы или постепенное расширение сети русскоязычных народных школ, делали выбор польской идентичности для тех или иных категорий населения менее привлекательным, чем ранее.

ОПИ ГИМ. Ф. 56. Д. 515. Л. 60 об. (письмо Де Пуле Бессонову от 13 мая 1867 г.).

РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 185. Л. 2 об. – 3 об. (доклад Корнилова Баранову от 13 сентября 1867 г.). Впервые, насколько мне известно, идею о включении евреев в оклад налога на «народное образование», но без отмены свечного сбора, Корнилов высказал еще в январе 1866 года в черновике своего доклада тогдашнему генерал-губернатору К.П. Кауфману о денежных нуждах ВУО (по доступным мне источникам нельзя сказать уверенно, было ли это предложение в конце концов представлено Кауфману). Введение нового, и весьма тягостного, налога характерным образом связывалось в доводах Корнилова с исходящим, вероятно, от Брафмана планом отмены черты оседлости ради блага не евреев, а их якобы жертв: «[Так как евреи] по своей непропорциональной численности служат бременем для Северо-Западного края, то тем справедливее не щадить их и обязать их общества в пользу школ особыми чрезвычайными налогами. Эта мера может побудить многих к скорейшему выселению в другие местности вне края, что весьма желательно» (РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 148. Л. 1–1 об. – черновик доклада от 5 января 1866 г.).