Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

В свою очередь, Б. Натанс, анализируя как высказывания Толстого в 1870-х годах, так и действия МНП, приходит к убедительному выводу, что учебное ведомство до начала 1880-х последовательно выдерживало курс на привлечение евреев в общеобразовательные заведения, а в 1880-х, при И.Д. Делянове (прежде – товарище Толстого в МНП), сопротивлялось введению антиеврейских процентных норм (numerus clausus) приема в высшие учебные заведения. Толстой стал сторонником ограничений приема евреев в вузы только к середине 1880-х годов, занимая должность министра внутренних дел (Nathans B. Beyond the Pale. P. 259–260, 263–264, 271–272).

РГИА. Ф. 970. Оп. 1. Д. 103. Л. 3 об.–4.

Виленский вестник. 1867. № 42. 11 апреля.

LVIA. F. 378. BS. 1869. B. 40. L. 189 ар. (журнал заседания Комиссии от 22 мая 1867 г.).

Ibid. L. 205–205 ap. (журнал заседания Комиссии от 18 июня 1867 г.).

Напрашивается аналогия с установленным в 1865 году запретом на ввоз из-за границы литературы на литовском языке, напечатанной латинским алфавитом (чаще всего она поступала контрабандой из Пруссии).

Ibid. L. 193, 104–105 ар. (распоряжение Баранова от августа 1867 г.). Об обсуждении в петербургских инстанциях ограничительных мер против идишистской печати в 1860–1870-х годах см.: Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России. С. 433–445.

LVIA. F. 378. BS. 1867. B. 1482. L. 2 ар. – 3, 4 ар.

Ibid. L. 3 ар.–4. О влиянии протестантизма на религиозную идентичность немецких евреев см.: Meyer M. Response to Modernity. P. 39–40, 46, 50, 52, 82, 106, 124, 143.

LVIA. F. 378. BS. 1867. B. 1482. L. 2; 1869. B. 40. L. 206.

Цит. по: Чериковер И. История Общества для распространения просвещения между евреями в России. С. 110, 64–65, 79–80, 114–115. О том, почему ашкеназский раввинистский язык, представлявший собой смесь древнееврейского с арамейским, в которую, по выражению Б. Харшава, были «пересажены» идишистские значения, не стал основой для формирования современного иврита, см.: Харшав Б. Язык в революционное время. М.: Текст, 2008. С. 226–229.

LVIA. F. 378. BS. 1867. B. 1482. L. 5.

В МНП предложение из Вильны стало предметом экспертизы двух коллегиальных инстанций – Ученого комитета МНП и Комитета по рассмотрению еврейских учебных руководств. Этот последний, преувеличивая радиус действия предложенного запрета, подчеркнул, что «изгнание книжного древнего языка из науки и даже богослужения было бы мерой, нигде неслыханною и невиданною…». Виленская комиссия не высказывалась за «изгнание» древнееврейского из богослужения. (LVIA. F. 378. BS. 1867. B. 1482. L. 27–28).

Ibid. L. 39–39 ap. О некорректности сравнения функции древнееврейского в языковой практике евреев XIX века (и более ранней эпохи) с местом латыни в европейских языках см.: Харшав Б. Язык в революционное время. С. 231–234. Харшав указывает, что, в отличие от латыни в английском или французском, древнееврейский был языком, «интегрированным» «в рамках двух языков-оболочек – идиша и государственного языка». С другой стороны, по его мнению, взаимоотношения древнееврейского и идиша не могут быть описаны по классической модели диглоссии, т. е. двух языков, имеющих каждый достаточно широкое употребление, но функционально и стилистически не взаимозаменяемых: полноценная устная коммуникация на древнееврейском была тогда невозможна, и для слишком многих сфер жизни он не имел своей лексики. С учетом этих замечаний представляется не лишенным эвристичности синхронное сопоставление между древнееврейским и церковнославянским языками в России второй половины XIX века. Современники проводили эту параллель (хотя, конечно, упоминание церковнославянского вместо латинского в контексте противопоставления живого и мертвого языков было невозможно включить в официальный документ, подобный цитированному выше заключению Ученого комитета МНП).

Несколько курьезное сопоставление древнееврейского и церковнославянского находим в записке о переводе иудейских молитв на русский, поданной в январе 1867 года «брестским обывателем» Г.Б. Штейнбергом в Виленскую комиссию по еврейским делам. Штейнберг, призывая сузить сферу употребления «ветхозаветного библейского языка» в еврейской жизни, писал: «…каждый русский… [употребляет] даже в молитвах и всех обрядах Богослужения один и тот же всем и каждому понятный русский язык… Для русских евреев настолько может быть нужен в Богослужении язык библейский, насколько древнеславянский или латинский в некоторых местах молитв допущен в христианской церкви…» (LVIA. F. 378. BS. 1869. B. 40. L. 171–174 ap.). В своем стремлении доказать приемлемость русского языка для иудейского богослужения Штейнберг преуменьшает (сознательно или нет – вопрос другой) роль церковнославянского в православной литургии. Если бы за образец принималось действительное соотношение сакрального и светского языков в православном богослужении, то переложение иудейских молитв на русский язык не получило бы хода. Вполне возможно, что в действительности Штейнберг имел в виду соотношение латинского и польского в католическом богослужении (удельный вес т. н. дополнительного богослужения на польском в то время возрастал).

LVIA. F. 378. BS. 1866. B. 194. L. 33–36 (отношение Потапова Спасскому от 18 июля 1868 г.). Об озабоченности Потапова уровнем профессиональной экспертизы комиссии свидетельствует, в частности, исключение из ее членов учителя раввинского училища Моисея Гурвича (Николая Гурьева) немедленно после его крещения в православие. Вместо Гурвича в Комиссию назначили И. Герштейна, ученого еврея (эксперта по еврейским делам) при генерал-губернаторе. Впрочем, православный Брафман был оставлен в комиссии.

См.: Nathans B. Beyond the Pale. P. 174–180.

LVIA. F. 378. BS. 1867. B. 1482. L. 36–46, цитаты – 44–44 ар., 45–45 ар.; 1868. B. 1823. L. 9. Запрет не был введен.

О межпоколенческих конфликтах среди маскилов см.: Klier J. Imperial Russia’s Jewish Question. P. 226–227, 251–252 и др.

Чериковер И. История Общества для распространения просвещения между евреями в России. С. 117–118; Klier J . Imperial Russia’s Jewish Question. P. 260.

РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 185. Л. 13 об. (черновик доклада). Отдельные полезные наблюдения о враждебности властей к ОПЕ см. в недавней монографии, которая в части, касающейся 1860–1870-х годов, могла бы быть основательнее, не игнорируй автор почти полностью специальные работы по истории еврейской политики в Вильне: Horowitz B. Jewish Philanthropy and Enlightenment in Late Tsarist Russia. Seattle: University of Washington Press, 2009. P. 55–70.

Об обсуждении проблемы еврейской национальности в русской и русско-еврейской печати начала 1860-х годов и, в частности, о размытости представлений (как у русских и вообще неевреев, так и у евреев) о модерной еврейской идентичности см.: Klier J. Imperial Russia’s Jewish Question. P. 102–122, особ. p. 121–122. Виленские маскилы, тесно сотрудничавшие с властями, отстаивали тезис, согласно которому еврей, по мере того как становится образованнее, избавляется от «тех стихий, из которых обыкновенно слагается особенная национальность. По языку он очень близок к окружающему его народу; в памяти многих племен Европы живы и свежи исторические предания, у еврея же эти предания ветхи и далеки…» (РГИА. Ф. 821. Оп. 8. Д. 165. Л. 20 – записка А. Воля от 2 мая 1868 г.).