Георгий Катюк - Исконно русская Европа. Откуда мы?

Но не только это было причиной широкой распространенности примитивизма (рационализма) в религии. Такая вера помогала солдатским вождям, называемым в Риме императорами, отнимать у духовенства властные полномочия. Чем проще религия, тем ниже статус духовенства, тем, следовательно, выше статус императора.

Здесь надо вспомнить, что власть в тогдашних государствах была двойственной. Причина этого заключалась в опоре на наемные войска. Двойственная власть – слабая власть. В самом деле, когда царь, халиф или король, имея регулярную армию, набирает несколько сот наемников из иностранцев, это только укрепляет вертикаль власти. Другое дело, когда армия полностью состоит из наемников, а во главе ее – иноземный князь, которому ничего не стоит освободить трон для себя, а двор – для своих приближенных. Поговорка «Не хочешь кормить свою армию – будешь кормить чужую» относится как раз к этому случаю. Территориальное образование, в котором наемники играют первую скрипку, не может быть полноценным государством.

Идеальный вариант – «два в одном». Это когда власть в одном лице совмещает функции духовного пастыря и светского владыки. Доктрина, предлагающая такой вариант, называется «цезарепапизмом». Именно ее претворение в жизнь может обеспечить целостность государства.

Это было осуществлено османами, впервые отказавшимися от услуг наемников и создавшими регулярную армию. Их можно считать и пионерами в создании государственности, ибо опорой ее, как бы нам ни хотелось обратного, является регулярная армия.

Историки никогда не уделяли этому моменту должного внимания. Ведь судят они обо всем с «современной колокольни», когда наемничество почти совсем изжито, так же как изжита власть духовенства в светских делах вместе с отделением церкви от государства. Вот и ставят их в тупик ситуации, подобные хазарскому двоевластию, когда «хакан выше царя, но его самого назначает царь».

С современной колокольни не поддаются осмыслению и многочисленные факты «соправительства», имеющие место на латинском Западе во времена правления готских и франкских королей (вспомните мажордомов при Меровингах) и позже – в эпоху борьбы гвельфов и гибеллинов.

Надо понять одно: до появления регулярных армий, – а это совпало по времени с расцветом Оттоманской Порты, т. е. с XV веком, – власть во всех странах делилась между духовными и военными лидерами. Борьба между ними, а точнее, попытки каждого из них перетянуть одеяло власти на свою сторону и составляет суть всей средневековой, а, возможно, и более ранней истории.

В этой борьбе разменной монетой стала религиозная догматика, что подготовило появление на свет трех основных религий – католичества, православия и ислама, каждая из которых четко представляет интересы одной из сторон этого многовекового спора.

Интересы военного сословия выражает ислам, доктрина которого лишена спорных моментов и усваивается без какого-либо умственного напряжения. Ислам не потому стал религией арабов и всего Востока, что учение Магомета затронуло какие-то тайные струны в арабских сердцах, а потому, что сам халифат в свое время превратился в игрушку в руках тюркских наемников – гулямов, мамелюков, кулов. Именно они, будучи военной «костью», и, стало быть, далекими от богословских споров, стали инициаторами упрощенческого подхода к теологическим вопросам, рационализации религии. Это и привело в конечном счете к торжеству этой разновидности арианства.

Деградация и распад Халифата – также на совести наемников, если, конечно, у них есть совесть. Сабли тюрок вознесли Халифат к вершинам славы. Они же привели к его расчленению. И все это – только лишь потому, что халифам не удалось приобрести монополию на проповедь Слова Божьего. Зачем нужен халиф, если султаны (вожди наемников) сами справляются с вопросами веры? Ведь вера-то простая. Формула «нет Бога, кроме Бога» напрочь лишала смысла почитание Христа, сделав его лишь одним из пророков.

Иное дело – католичество. Здесь духовная составляющая превалирует. А все потому, что в борьбе пап с императорами, – а это были именно солдатские императоры, вожди наемников, – победили первые. Это четко отразилось на католической доктрине: католичество стало религией монахов, а не мирян. Его культ оказался настолько пышным, а гносеологическая составляющая – настолько сложной, что его без преувеличения можно считать религией для посвященных.

Причем сделано это было нарочито и вот зачем.

Папы не опирались на войска, их методы были отличными от действий императоров. Заменой сабель стали пышность культа и сила религиозного экстаза. Они призваны были вознести пап на недосягаемую высоту, дать им монополию на проповедь слова Божьего, обеспечив, тем самым, власть над душами. Но эта власть не была самоцелью: папы стремились прибрать к рукам власть светскую. А это – контроль над кошельками паствы (церковная десятина) и над саблями наемников.

И вот мы видим величавую готическую архитектуру, долженствующую породить в сердцах мирян благоговейный трепет перед папами, коих место чуть ли не одесную Бога, слышим проповедь, звучащую парадоксально. Ибо что, как не парадокс, представляет собой следующее изречение: «И Сын Божий умер: это бесспорно, ибо нелепо. И, погребенный, воскрес: это несомненно, ибо невозможно».

Но простой смертный и не должен был понимать назначение и смысл религиозных отправлений и символов. Вся эта мишура призвана была стать уделом специалистов. Таким образом, духовенство отвоевывало себе простор для профессиональной деятельности. Если бы мирянин мог самостоятельно удовлетворять свои религиозные запросы, то какую выгоду имела бы при этом церковь? И вообще, имело ли бы тогда смысл ее существование?

Византийское христианство по степени сложности культа находилось посередине между исламом и католичеством. Антиклерикальные течения (иконоборчество, арианство, монофизитство, несторианство), которые, как и на арабском Востоке, поддерживались здесь военщиной, наложили свой отпечаток на доктрину православия. Оно оказалось более близким простому люду. Православные храмы были лишены броского великолепия готических соборов. Да и Христос здесь более «земной», чем в католичестве. Православные признали Троицу, однако, в отличие от католиков, не признали равенства ее элементов. Тезис о «филиокве», провозглашенный в дополнение к Никейскому символу веры на Толедском Соборе в 589 году, согласно которому Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына ( filioque – «от сына»), не был принят православной церковью. Он и по сей день является водоразделом между двумя мировыми религиями.

Однако настоящей антиклерикальной направленностью православие все же не обладало. Она была присуща только таким влиятельным ересям, как арианство и несторианство. Вот они-то вкупе с иконоборчеством и были по-настоящему любезны византийским тюркам – исаврам, территория обитания которых – юг Малой Азии, Сирия, традиционно являлась оплотом антицерковных ересей. Исавры выдвинули из своей среды династию императоров-иконоборцев: Льва III, Константина V Копронима и Льва IV Хазара. Они же поддерживали ересь монофелитства с ответвлением в виде маронитства, общины которого по сей день существуют в Сирии, Ливане, Египте. Наконец, в среде исавров пустило корни несторианство, большими общинами которого славятся и ныне те же Сирия, Ливан, а также Ирак. Да и вся антиохийская (сирийская) школа, представителем которой был Несторий, в целом являлась инкубатором рационалистических идей, порожденных еще ересью Павла Самосатского.