Абдурахман Авторханов - Технология власти

В выполнении этой задачи Сталин требовал тактической эластичности. Он предупреждал против того уклона в азиатском коммунизме, который состоял [97] Там же, стр. 151. "…в переоценке революционных возможностей освободительного движения и в недооценке дела союза рабочего класса с революционной буржуазией против империализма. Этим уклоном страдают, кажется, коммунисты на Яве, ошибочно выставившие недавно лозунг Советской власти для своей страны".

Особняком в зарубежной пропаганде ЦК стояла Япония. Тут проповедь чистого коммунизма считалась само собой разумеющейся задачей. Правда, в ряде вопросов государственные интересы СССР и Японии на колониальном Востоке были идентичны (изгнать западные державы с Востока и Тихого океана), но социальные интересы были прямо противоположны. Когда хорошо осведомленный японский корреспондент газеты "Ници-Ници" однажды задал Сталину вопрос, как найти выход из такого противоречивого положения, Сталин ответил без соблюдения какого-либо дипломатического этикета: "Изменить государственный и социальный строй Японии" [98] Там же, стр. 228. …

В соответствии с этими установками Сталина и строилась печатная пропаганда для Востока. В самой Москве для азиатских стран переводились и издавались только официальные документы Коминтерна и произведения "классиков марксизма". Не думаю, чтобы в Москве печатались и экспортировались документы и произведения зарубежных восточных компартий. Тут начеку был. Литвинов. Народный комиссариат по иностранным делам всегда поднимал скандал в ЦК, если кто-либо из представителей заграничных компартий старался завести свою типографскую базу в Москве, хотя бы даже под фальшивой маркой: "напечатано в Берлине" или "в Калькутте". Столь же категорически Наркоминдел возражал против снабжения заграничных агентов ЦК и Коминтерна подложными документами экспортно-импортных предприятий Комиссариата внешней торговли. Так как на практике к снабжению этих агентов фальшивыми документами советских хозяйственных органов прибегали постоянно, то Коминтерн и Наркоминдел находились в ведомственной непрерывной "холодной войне" между собой. Позднее этот вопрос стал (после ряда разоблачений за границей), по настойчивому представлению Литвинова, предметом специального рассмотрения ЦК.

Литвинов убеждал ЦК, что если Коминтерн не хочет рисковать своими кадрами для революционной работы, как рисковали большевики до своей победы, то Наркоминдел не может рисковать престижем советского правительства в международном масштабе. Литвинов добивался высшего признания его официальной формулы: "Советское правительство и Коминтерн не одно и то же". Но оставался другой канал, тайны и возможности которого не были известны и самому Литвинову. Это — НКВД. НКВД находил возможности помочь агентам Коминтерна при условии, если агенты Коминтерна будут одновременно и агентами НКВД.

Я указывал выше, что функции сектора национальной печати для национальных районов в СССР были те же, что и всего отдела в целом для СССР.

Во всех национальных республиках и областях печать существовала на двух языках — на русском и на местном. Направлять и контролировать печать на русском языке было просто. Но ею пользовалась только весьма незначительная часть населения — местная интеллигенция. Более 90 % коренного населения русского языка не понимало. Более 60 % было неграмотным и на родном языке (это не относилось к Грузии, Армении и отчасти к Азербайджану). Поэтому печатная пропаганда на советском Востоке началась с ликвидацией неграмотности. Сначала издавались буквари, а потом тут же следовали переводы классиков марксизма: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина! Сколько народных средств тратилось на дело, которое не имело абсолютно никакого эффекта! Языки у многих отсталых народов не знали собственной политической и философской терминологии по той простой причине, что у них до революции вообще не было письменности. Для них переводились "классики марксизма". Конечно, из этого, кроме неудобоваримой каши, ничего не выходило, но ЦК продолжал ее варить. При всем этом на агитацию и пропаганду в национальных районах отпускались огромные средства. Помимо "классиков марксизма", вся текущая политическая литература Москвы руководящего значения (речи, постановления) немедленно переводилась на местные языки. Готовились специальные кадры переводчиков. Для устранения неразберихи в терминологии начали выпускать специальные терминологические словари, утверждаемые местными партийными комитетами. Над переводами был весьма строгий контроль. Прежде всего за качество и, самое важное, за политическую выдержанность перевода отвечал сам переводчик, обязательно утверждаемый партийным комитетом. Затем назначался литературный редактор, который отвечал за точность перевода. После этого директор издательства направлял перевод политическому рецензенту — члену партии, назначенному обкомом партии (или ЦК союзной партии). Рецензент обязан был дать подробную рецензию о политической доброкачественности перевода. С его замечаниями и указаниями перевод возвращался в издательство. Издательство проводило теперь вторую ревизию и исправление перевода по указаниям рецензента. После всей этой процедуры партком назначал ответственного редактора (какого-нибудь ответственного коммуниста). Ответственный редактор читал рукопись в окончательной редакции и ставил свою визу (он мог делать любые исправления). Рукопись направлялась тогда в Лито (цензура). Цензура проверяла рукопись с точки зрения своих собственных требований и, если она выдерживала эту проверку, то начальник цензуры ставил свою стандартную резолюцию: "К печати разрешается" с указанием цензурного номера издания. Теперь рукопись шла, наконец, в производство. Книга набрана, откорректирована, отпечатана, но она не увидит света, пока ответственный сектор НКВД на полученном им "сигнальном экземпляре" книги не поставит последней визы: "Разрешается к распространению". Но вот вышла книга и дошла до читателей. Увы, только сейчас обнаружены политические ошибки в ней. Кто же отвечает за них? Все, кто имел отношение к ней, кроме НКВД. Такой порядок издания как оригинальных (на русском языке), так и переводных произведений тоже был разработан после письма Сталина в редакцию "Пролетарской революции". Подобный порядок в глазах человека свободного мира, конечно, выглядит просто диким, но, будучи вполне нормальным в советской стране, он имеет все-таки одно несомненное для этого строя преимущество: он максимально страхует государство от дорогостоящего брака, хотя и увеличивает производственные издержки. Весьма часто случалось, что какое-нибудь туркменское издательство выпускало массовым тиражом "великое произведение классиков марксизма" и в нем найдено два-три термина, допускающие двоякое толкование. Такое произведение немедленно изымалось из обращения вместе с ответственными за него людьми. Людей бросали в НКВД, а книги в печку! Поэтому люди стали более осторожными и, как всегда в таких случаях, находили блестящий выход из такого положения: если термин звучал на родном языке двусмысленно, то просто вставляли в текст это самое русское слово без перевода. В итоге получался русский язык на местном диалекте. Этот процесс русификации меньше всего был навязан Москвой. Он был результатом местной превентивной самообороны.