Джавад Тарджеманов - Серебряная подкова

Ну что же?.. В самый раз!

Одетый, с ключом в руке, он пробрался на цыпочках в коридор, к заветному шкафу с одеждой. Сапоги скрипели - поэтому надо их вынести в руках. Но вот застучало сердце: "Поймают, с ключом... как вора! Что же тогда будет?.." Вспомнились Краснов с кочергой, совиные глаза инспектора, карцер... "Нет, ни за что не вернусь!"

Дрожащей рукой нащупал он дверцу шкафа. Но где же замочная скважина? Вот она! Дверца наконец открылась, и вдруг...

- Дядя Ваня, - послышался голос надзирателя. - Ты, что ли, там возишься?

Коля замер. Надзиратель, зевнув, заскрипел диваном.

- А, мыши проклятые... - сказал он, и снова послышался его равномерный храп.

Коля вытер со лба холодный пот. Взяв свою одежду, он вышел из коридора и спрятался под лестницей. Теперь надо ждать водовоза. Ведь самое страшное, казалось ему, позади. Осталось только выскользнуть на улицу.

Наконец он услышал равномерный стук в наружную дверь. Тихий, затем все громче, громче, пока не открылась дверь кухни. Повар, сердито прошлепав ногами в опорках, загремел засовом.

- Пропасти на тебя нету, Парфентий, - проворчал он, возвращаясь на кухню. - Когда ты только спишь?

- Спим, сколько нам положено, - услышал Коля веселый, совсем не сонный, молодой голос.

Он осторожно выглянул из-под лестницы. Парфентий с двумя тяжелыми ведрами в руках тоже прошел на кухню.

Дверь во двор открыта. Скорее!

Коля выскочил из-под лестницы, тремя скачками перемахнул ступеньки парадного крыльца. Ворота в другую половину двора были распахнуты настежь, а около будки сторожа не видно.

Пригибаясь, готовый в любую минуту броситься наземь, чтобы его не увидели, Коля перебежал вдоль забора к воротам. Неожиданно в будке послышался кашель. А что, если сторож глядит в окошко? Надо спрятаться.

Коля устремился в угол второй половины двора и там под забором увидел большую промоину от весеннего ручья.

Он пролез в дыру на край оврага, заросшего кустарником, и, хватаясь руками за ветки, торопливо спустился по крутому откосу вниз...

Через полчаса Коля стоял на крыльце двухэтажного дома. Тихонько постучал в окно. Еще раз, еще... Наконецто занавеска приподнялась.

- Кто? - спросил встревоженный голос горничной.

- Я... Коля... Прасковьи Александровны сын.

- Коля?! Сейчас...

Дверь открылась.

- Пожалуйте, - пригласила горничная, указав на лестницу. - Они уже не спят. Собираются...

Коля поднялся по ступенькам на второй этаж.

Мать укладывала вещи в дорожную корзину. Заслышав чьи-то шаги на лестнице и скрип распахнутой двери, она выпрямилась, не в силах вымолвить ни слова. Затем бросилась к сыну и торопливо начала раздевать его.

- Что случилось?

И Коля не выдержал - заплакал.

- Убежал я, убежал. Возьми оттуда меня. Все там злые... Увези меня в Макарьев, домой!

Прасковья Александровна подняла голову сына, заглянула ему в глаза.

- Увезу, родной, увезу. Не оставлю.

Через несколько минут, успокоившись, мать и сын сидели рядом на диване. Коля впервые за короткое время гимназической жизни рассказал ей все, что пришлось ему вытерпеть в этом заведении. Прасковья Александровна слушала его, не прерывая.

- Хорошо, Колюшка, - решила наконец. - Только больше никому не рассказывай, будто ничего и не было.

А сейчас отдыхай, оставайся дома. Я пойду в гимназию, попрощаюсь там с Алешенькой и Сашей... Поговорю еще с директором. И сегодня же уедем в родной Макарьев. С жарковским приказчиком я уже договорилась.

* * *

Небольшой городок Макарьев, куда в отчий дом возвратились Прасковья Александровна и Коля, находился у левого притока Волги - Керженца. В то время весь путь свой эта быстрая извилистая речка бежала дремучими лесами.

На берегах ее лоси, медведи, куницы, волки водились в изобилии. Тут же спасались и непокорные, свободолюбивые люди от произвола помещиков, царских чиновников, а чаще всего - сохраняя свое "древнее благочестие" от гонителей светских и церковных. Отсюда, с Керженца, вылетали на волжский простор вольные молодцы - гроза купцов и судовладельцев. И здесь же, в недоступных дебрях, они таили награбленное добро.

Скиты на Керженце множились в удалении от. церковной и гражданской власти. Еще в 1435 году Нижегородский Печерский монастырь основал здесь, на волжской пойме, свою обитель. Инок Макарий должен был переманить, вернуть в лоно православной церкви спасавшихся в глухомани непокорных. Успешно ли действовал Макарий - неизвестно, так как уже в 1439 году золотоордынский хан Улуг-Мухаммед обитель эту разорил. Самого Макария с его монахами увели в Казань и вскоре отпустили, взявши клятву - не восстанавливать обитель у границы Казанских владений.

Однако через два столетия в 1624 году клятва Макария забылась, и тетюшский инок Авраамий с братией снова построил обитель на том же месте. В древней Руси чтимые монастыри всегда были центром, куда стягивался народ.

Случилось так и с обителью Авраамия: к северо-западу от нее, в полутора верстах возникло селение Крестцы. У стен тогда новой, но по старой памяти называемой "макарьевской" обители река запестрела торговыми судами. Одни приплывали по Волге сверху, из русских земель, другие снизу, от устья. В середине июля тут обменивались грузами, затем возвращались каждый в свою сторону.

Москва к этому отнеслась доброжелательно: перенести центр волжской торговли с Арского поля у татарской столицы в русские земли - чего уж лучше. И вот в 1641 году издается указ: ярмарка у Макарьевского монастыря утверждается.

И у правительственных чинов забота с плеч, и монастырь доволен. Еще бы! Все денежные сборы с ярмарки:

таможный, привальный, отвальный, похомутный а также "на свечи и ладан, и церковное строение, и братии на пропитание" - полностью шли на монастырь, хотя государство иногда и накладывало руку на его доходы. Монастырь быстро вырос и превратился в крупнейшее феодальное поместье, с тремя тысячами "крепостных душ". Он вел большое хозяйство и куплю-продажу, сдавал в аренду склады погреба, торговые помещения; держал для их постоянной охраны караул из большого числа иноков. Забота о "спасении душ" самих монахов и окружающего населения все меньше и меньше беспокоила монастырскую верхушку Огромен был монастырь, окруженный высокою каменною стеною и похожий больше на замок или крепость- по четырем углам его круглые башни, между ними на середине стен - квадратные, с воротами. С южной стороны обращенной к Волге, главный вход - Святые ворота Толстые стены монастыря имели амбразуры нижнего боя а также бойницы для стрельбы сверху. Но все они оказались ненужными - во время разинского восстания в октябре 1670 года монастырь был захвачен без боя отрядом атамана Максима Осипова, которому защитники сами открыли неприступные ворота крепости.