Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Подобные настроения могли не облекаться в форму открытых писем или записок с изложением конкретных требований и не приводить к появлению фрондирующих против ЦК групп. На X съезде РКП(б) в 1921 г. создание фракций было запрещено [955], и это значительно укрепило единство партийных рядов, воспрепятствовав возможным попыткам появления внутри ее особых «украинских» групп. Но требования создания независимого партийного центра, расширения прав УССР за счет ослабления межреспубликанских связей вполне могли оставаться на уровне некоего идейного течения, при изменении внешне– и внутриполитической ситуации способного расколоть партию и привести к созданию нового партийного центра.

А выходцы из украинских партий, как и их единомышленники – большевики, чутко реагировали на все, что, по их мнению, угрожало развитию Украины как национального организма. Например, после приема в партию боротьбистов Наркомпрос (кстати, возглавлявшийся бывшим членом этой партии Г. Гринько) усилил свою деятельность и активизировал борьбу с тем, что другой бывший видный боротьбист В. Блакитный называл «неизжитыми традициями упорного общеруссицизма» [956]. По мнению многих влиятельных коммунистов в Политбюро ЦК КП(б)У, этот «уклон в сторону украинизации» «по инерции» завел немного дальше, чем следовало [957]. Губкомам были отданы распоряжения пересмотреть состав работников просвещения на местах, а сам нарком был снят с этой должности и переведен с повышением на пост председателя Госплана УССР и заместителя председателя СНК УССР.

Забегая вперед, заметим, что Гринько сделал самую высокую карьеру из всех национал-коммунистов. Присутствие бывшего боротьбиста на столь высоком в УССР посту расценивалось украинской общественностью как важное достижение украинства. М. Грушевский считал его «представителем украинцев» в Совнаркоме УССР. В 1926 г. Гринько был переведен в Москву на пост заместителя председателя Госплана СССР, а с 1930 г. стал наркомом финансов СССР. Его переход на союзный уровень также не остался незамеченным. «Гринько убрали в Москву, возвысив его как личность, но уничтожив как украинца» [958]– так прокомментировал это событие «гуру» украинского движения.

Новым наркомом просвещения стал В. П. Затонский. После замены наркома, как докладывали И. Сталину члены ЦК КП(б)У, линия была «выправлена». Но в партии имелись люди, расценившие замену Г. Гринько и некоторые другие мероприятия «как результат политики “Москвы”», меняющей курс в национальном вопросе. Забеспокоились в основном бывшие боротьбисты, увидевшие в этом «поход против них» самих [959].

Не могло остаться без внимания и такое эпохальное событие, как образование СССР. Несмотря на «явно выраженный общий энтузиазм» партии, не все ее члены (опять же, в основном из бывших «национал-коммунистов») встретили его радостно. Дальше разговоров дело не заходило, но руководство КП(б)У посчитало нужным поставить ЦК РКП(б) о них в известность. Лейтмотивом этих пересудов стало убеждение, что с созданием СССР был взят курс «на ликвидацию Украинской республики» [960]. Зампред СНК УССР М. В. Фрунзе, выступая на XI Екатеринославской губернской партийной конференции (март 1923 г.), подчеркнул, что идея объединения советских республик в единое федеративное государство не всеми была встречена с «полным сочувствием», и партия не стала исключением. По его мнению, создание СССР не породило «националистические уклоны», а лишь стало поводом к тому, чтобы «такие настроения обнаружили себя» [961]. Причины отсутствия «полного сочувствия» не были новыми: к ним относились не только опасения ущемления прав республик и лишения их инициативы, но и боязнь того, что создание СССР усилит имеющийся в аппарате «централистский уклон», который «может вредно отразиться на обслуживании национальных потребностей и нужд» ранее «угнетенных» народов [962]. Впрочем, подобная информация не была откровением для И. Сталина и верхушки ВКП(б). Позиция некоторых членов Украинской партийной организации по вопросу о союзном строительстве была хорошо известна.

Наряду с настроениями можно привести случаи публичных выступлений, имевших, что называется, программный характер. Одним из последних стала попытка В. Блакитного и еще нескольких делегатов (например, Вроны) провести на V конференции КП(б)У (ноябрь 1920 г.) свой вариант резолюции. В ней не только «констатировался» возврат к «колониальному управлению» Украиной, оторванность КП(б)У от крестьянства и неспособность ее вовлечь массы в коммунистическое строительство, но и содержался свой вариант преодоления такого положения. Для этого было необходимо, во-первых, отказаться от «российских особенностей психологии» (то есть великодержавных и общерусских настроений) и, во-вторых, что самое главное, устранить среду для их возникновения (как и вообще для русскости) на Украине. Наличие таких настроений в мелкобуржуазной мещанской среде как части старого мира не особенно волновало В. Блакитного и его единомышленников. Их взоры приковывал к себе рабочий класс Украины – класс гегемон, хозяин новой жизни. Если говорить кратко, его следовало украинизировать, «приблизить» национальный облик к украинскому селу и тем самым овладеть украинским процессом [963]. Другими словами, В. Блакитный предлагал перейти к активной украинизаторской политике, имеющей своей целью изменение национального облика населения. Собственно, эти цели ставили перед собой все украинские националисты, просто у В. Блакитного это прозвучало слишком откровенно, без прикрытия коммунистической фразеологией. Требования украинизации рабочих вскоре стали звучать чаще, причем из уст не последних людей в партии, а проблема национального облика рабочего класса Украины в середине 1920-х гг. стала настолько острой, что акценты в ней вынужден был расставить лично И. Сталин. Предложенная В. Блакитным резолюция была отвергнута, и он снял ее с голосования.

В последующем подобные выступления отдельных членов партии с требованиями внесения корректив в национальную политику или вообще ее полного изменения исчезают до середины десятилетия. Это объясняется не только запретом на фракционную деятельность и начавшимися кампаниями против оппозиций, но и действительной сменой большевиками курса национальной политики. Украинизация, борьба с «великорусским шовинизмом», дальнейшее строительство украинской государственности делали свое дело и устраняли почву для появления подобных настроений.

Наличие украински настроенных групп свидетельствовало о том, что большая часть партии придерживалась иных взглядов на проблему. Многие рядовые коммунисты полагали, что не следует «искусственно создавать национальный вопрос» и играть в создание украинской государственности [964]. Национальный вопрос – вопрос политический и тактический, считали они. Надо развивать экономику, дать крестьянам необходимые товары, заинтересовать их, а не подменять все национальным вопросом. Не украинские вывески и школа, а наличие на селе в достаточном количестве промтоваров должны были, по убеждению этих людей, разрешить национальные проблемы [965]. Конечно, они были, безусловно, правы, к тому же и крестьянство в основном интересовалось экономической, а не национальной политикой. Налаживание хозяйства было могучим средством укрепления единства страны, наилучшим лекарством против недовольства и сепаратизма. Вот только экономика в первое мирное десятилетие была слишком слаба для того, чтобы только своими силами обеспечить стабильность государства и решение национальных проблем.