Лев Успенский - За семью печатями

Стены медресе рухнули, но все, кто спал во дворе, остались живы. Многих засыпало землей, ушибло камнями, а Вадиму довольно сильно повредило палец. Но живы, живы, — это главное! Серьезно пострадал только завхоз, который, как всегда, спал в помещении: упавшей балкой ему сломало ногу. Вот когда ребята мысленно сказали спасибо не судьбе, а строгой дисциплине своей экспедиции.

В то время в селении Багир, где стоял лагерь археологов, не было еще электрического света. В лагере вечерами горели маленькие керосиновые лампы. Час назад одна из них мирно коптила на столе — кто-то писал возле нее, а вокруг летали, как самолеты, огромные ночные бабочки; теперь и коптилка и стол исчезли среди обломков. Пока одни выкарабкивались в полной темноте из заваленных глиной и камнями спальных мешков, другие раздобыли в уцелевшей келье лампу, зажгли. С великим трудом достали из мешков простыни-вкладыши и как могли оказали первую помощь стонущему завхозу.

Потом все сгрудились посреди дворика. Сидели, закутавшись в одеяла, и дрожали. Стыдиться этого не приходилось: дрожало и колебалось все, сотрясался сам Копет-Даг, и кто мог сказать, что случится через минуту? Землетрясение удручает все живое сильнее других стихийных катастроф.

Одна мысль была у всех в ту ночь: «А Какаджан в Старой Нисе? А ритоны? Неужели там все погибло?» Но нечего было и думать двигаться в городище во тьме, когда даже по двору трудно сделать несколько шагов. После первого, страшного, последовало еще несколько более слабых толчков; древняя земля Туркмении гудела и шаталась под ногами, как палуба корабля; идущего швыряло из стороны в сторону.

Но чуть стало светать, побежали на городище. Вещь удивительная — там не произошло ничего страшного. Только место находки ритонов слегка засыпало землей. А Какаджан? Студент Какаджан крепко спал. Его утомил ночной страх, и он заснул — так бывает!..

О том, какой ад был в Ашхабаде в ту ночь, еще никто из отряда не знал. Посмотрите на тектоническую карту: у Багира сила первого толчка равнялась семи баллам, в Ашхабаде — девяти. Два балла — громадная разница.

Только через несколько часов страшная картина стала ясна.

Археология, Ниса, Парфия — все отошло на задний план. Жизнь встала дыбом. Вместе со всеми, кто остался живым и невредимым, молодежь отряда бросилась спасать пострадавших.

Не знали в отряде и того, что в самое утро катастрофы Василий Николаевич Кононов, вызванный из Ленинграда реставратор, прибыл самолетом в Баку. Куда он летит? В Ашхабад? Да знает ли он, что там творится?! Самолеты везут туда только врачей, медикаменты и продовольствие; они уходят и не возвращаются в Баку: на них ложится огромная работа по эвакуации раненых в Ташкент и другие города. О ритонах, о реставрации, об археологических раскопках неловко было даже говорить. Слово «раскопки» звучало поминутно, но приобрело в эти дни совсем другой, трагический смысл. Через час реставратор уехал поездом в Ленинград.

В Ашхабад входили саперные части; строились временные жилища из обломков домов; помощь шла отовсюду, и люди понемногу успокаивались.

Как только наладилась связь, в Туркменскую академию наук пришла инструкция из Ташкента. Профессор Массон просил: «Если они ранены, — доставить в Ташкент; если убиты, — похоронить в Старой Нисе, чтобы потом поставить там общий памятник, если живы — беречь ритоны». Все были живы, и, значит, надо было беречь ритоны. А им действительно грозила гибель: начались дожди. Что делать? Конечно, прежде всего закрепить ветхую, сохраненную, но изъеденную землей слоновую кость. А как? Чем? Вспомнили о желатине — надо попробовать. Но где в тяжко израненном городе в первые дни после пережитого взять желатин? Начальники разных учреждений багровели, когда к ним обращались за такой ерундой: «Подумайте, им нужен желатин, чтобы клеить какие-то древние черепки!» Наконец сообразили сами: запасы желатина должны были быть в типографии. Да, очень хорошо, но типографию сровняло с землей, а ее склады погребены в развалинах. И вот юноши из Нисы приступили к раскопкам здания, которое было обитаемо неделю назад. Опытные искатели, они добрались до желатина, притащили его в Старую Нису и попытались самостоятельно спасать ритоны. Прежде всего нужно было попробовать очистить хоть один от земли. Чем? Любой инструмент оказывался слишком грубым. И вот тут-то пригодились иглы бесцеремонных зверюшек — дикобразов. Гибкие и мягкие иголки эти оказались самым подходящим инструментом. За этим занятием и застал их начальник, которому, наконец, удалось прорваться в Ашхабад.

К этому времени плановая работа была уже свернута, и начальник отправил людей по домам. У ритонов остались профессор М.Е. Массон, археолог Мершиев и двое молодых археологов, а вскоре приехали и реставраторы: Кононов из Ленинграда и Кирьянов из Москвы.

Началась выемка ритонов.

Прежде всего выяснилось, что нужен не желатин, а гипс. Найти его было нетрудно, но о каком-либо транспорте тогда не приходилось и думать. Доставка гипса в буквальном смысле слова легла на плечи самых молодых. А ведь нужно было не только тащить мешки с гипсом целый километр на плечах, но и уносить обратно в лагерь из Нисы тяжеленные гипсовые, насквозь сырые метровые блоки, внутри которых таилось вынутое из земли сокровище.

Работа шла таким образом. Прежде всего ритон осторожно окапывали на три четверти его объема, четвертая часть оставалась до поры до времени в земле. Затем эту освобожденную часть старательно чистили дикобразовыми иголками. Вычистив, покрывали слоем мокрой бумаги, потом заливали гипсом. При этом гипс для прочности делался на каркасе. После этого, опять-таки с великой осторожностью, ритон переворачивали и очищали другую сторону. Потом с двух сторон снимали часть гипса, чтобы загипсованной осталась ровно половина; и только после этого покрывали гипсом вторую половину. Обе половинки существовали самостоятельно, так что весь блок был разъемным и формой своей был похож на огромный боб. Его отправляли в Ашхабад и принимались готовить следующий.

Работа продолжалась около месяца. Все это время, как на грех, лил дождь. В такую погоду археологи обычно прекращают полевую работу: берегут не столько себя, сколько хрупкую добычу. Но тут дело иное: оставлять в разрыхленной земле ритоны было слишком рискованно. А их не два, не пять, а десятки. И сколько этих десятков там, внизу, неизвестно. Лежали они тесно, навалом, и окапывать их приходилось прямо со сверхъестественными предосторожностями. Наконец, когда в руках археологов оказалось больше тридцати штук, а конца им не предвиделось, работу прекратили. Яму залили гипсом, а драгоценные блоки перевезли в Ташкент, за исключением нескольких, увезенных в Москву и Ленинград реставраторами.