Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Американский корреспондент, работавший в начале 1980-х годов в СССР, с удивлением описывал ритуал рассказывания анекдотов, с которым он нигде, кроме Советского Союза, прежде не сталкивался:

В компании первые анекдоты начинают появляться после нескольких выпитых рюмок, подобно маленьким секретам. К тому моменту, когда подают чай, анекдотов становится все больше, и больше, и больше. Помню, как в течение одного такого застолья наш армянский хозяин рассказал нам сразу несколько видов анекдотов: анекдоты про Сталина, анекдоты про Брежнева, анекдоты об иммиграции и, наконец, анекдоты о грузинах (местный жанр). В три часа ночи он встал, покачиваясь, и объявил очередную серию: «А теперь… анекдоты про верблюдов!» {489}

Важно отметить (и это следует из последней цитаты), что в ритуале рассказывания анекдотов все их разновидности — не только «политические», но и любые другие — особенно на темы сексуальности, национальности, человеческой глупости, просто абсурдности — могли рассказываться вперемежку, один за другим, в виде единой нескончаемой последовательности. Важно и то, что в этой цепочке анекдотов всегда встречалось множество старых и всем хорошо известных, что особой проблемы не составляло. Конечно, слушать новые анекдоты было интереснее, а рассказывать их было престижно для рассказчика. Но все-таки важнее было просто участвовать в самом ритуале, а для этого повторение старых анекдотов было не менее важно, чем рассказывание новых. В действительности большинство анекдотов слушалось не один и не два раза, и люди не переставали над ними смеяться при каждом новом рассказывании. Ритуал совместного рассказывания анекдотов и совместного смеха над ними был важнее простого желания услышать новый анекдот. Этот факт хорошо иллюстрируется в следующем мета-анекдоте, возникшем в конце 1960-х годов:

Для того чтобы за один вечер рассказывать как можно больше анекдотов, компания друзей решила их пронумеровать и для быстроты называть только их номера. Когда компания собралась в очередной раз, кто-то начал: «15-й», и все засмеялись. Другой подхватил: «74-й», и все снова засмеялись. Но когда кто-то продолжил: «108-й», повисло долгое напряженное молчание. Наконец кто-то смущенно произнес: «Как ты мог при женщинах такое рассказать?!»

Участие в совместном ритуале и совместном смехе над анекдотами способствовало производству публик своих, иногда временных, мимолетных, но при этом не менее важных. Возникновение таких временных публик своих между самыми разными людьми, включая малознакомых и совсем незнакомых, было одним из самых важных социальных результатов ритуала совместного рассказывания и слушания анекдотов и совместного смеха над ними. Благодаря участию в этом совместном ритуале, раз за разом, подтверждался на личном опыте каждого человека тот факт, что большинство людей вокруг было такими же «нормальными», такими же своими, как и ты, — то есть относилось к советскому авторитетному дискурсу соответствующим образом [319]. Иными словами, участие в ритуале давало возможность совместно признавать наличие парадоксов и несоответствий позднесоветской системы: того, что все принимают участие в их воспроизводстве лишь на уровне формы, и того, что благодаря этому все живут нормальной жизнью. Именно этот результат общественного циркулирования анекдотов подразумевается Синявским в приведенной выше цитате: «Приятно видеть человека, настроенного на анекдоты, предрасположенного к анекдотам. Значит, свои люди. Понимаем с полуслова. Сошлись» [320]. Важно также, что относительно фиксированная, неизменная структура каждого отдельного анекдота, а также всего ритуала их рассказывания давала возможность участникам не анализировать подробно, почему они одновременно участвуют и в этом ироничном действии, и в воспроизводстве символов и ритуалов советской системы.

В позднеперестроечный период — в конце 1980-х — начале 1990-х — частота ежедневного рассказывания анекдотов резко сократилась, новых анекдотов стало появляться намного меньше и, что особенно важно, ритуал их беконечного коллективного рассказывания практически исчез из повседневного общения большинства граждан бывшего СССР и других социалистических стран Восточной Европы.

Этот факт был замечен многими исследователями и журналистами в тот период и часто обсуждался в прессе и личных беседах {490} . В первые послесоветские годы многие вновь сетовали, что анекдотов теперь почти не осталось. Анекдоты про недавнее советское прошлое к тому времени утратили былую актуальность, а новых анекдотов появлялось немного. Тратить время на их бесконечное рассказывание стало не только неинтересно, но и сложно. Времени на это теперь просто не было. Одновременно с уходом этого ритуала из устного общения появилось огромное количество печатных коллекций анекдотов с названиями вроде «История СССР в анекдотах» {491} . В этих изданиях анекдоты приводились в отрыве от контекста их былого рассказывания; они собирались как чисто исторический материал, как свидетельство безвозвратно ушедшей эпохи, а не как живое фольклорное явление сегодняшнего дня. В 1995 году журнал «Огонек» сожалел о том, что анекдоты, некогда бывшие неотъемлемой частью живого общения, передававшиеся из уст в уста и смаковавшиеся в нескончаемых беседах, неожиданно совсем исчезли из нашей повседневности. А бесконечные тома мертвых печатных сборников анекдотов, появившихся в годы поздней перестройки и после распада СССР, не способны занять их место {492} . В 1997 году Ефим Курганов назвал эти сборники «кладбищами анекдотов» {493} .

По наблюдению Белоусова, в период позднего социализма анекдотов про Брежнева было довольно много, в годы перестройки анекдотов про Горбачева значительно меньше, а в постсоветские 1990-е анекдотов про Ельцина было уже совсем мало {494} . Никита Елисеев, историк и библиограф Санкт-Петербургской публичной библиотеки, много лет исследовавший городской фольклор, отмечал, что в многочисленных изданиях сборников анекдотов, поступавших в публичную библиотеку в течение 1990-х, новых постсоветских анекдотов было во много раз меньше, чем анекдотов советского периода. Кроме того, темы постсоветских анекдотов в 1990-х годах стали другими — они были связаны с новой рекламой, новыми западными товарами (Татрах, Snickers), вкусами и манерами поведения нарождающегося тогда класса «новых русских» и так далее. Новых анекдотов о политических фигурах или политических событиях появлялось крайне мало. «Даже октябрьские события 1993 года в Москве, — замечает Елисеев, — в анекдотах никак не отразились. В брежневское время событие такого масштаба [такой публичности] обросло бы кучей анекдотов» {495} , как это случалось с празднованием годовщин революции или Ленина, с всенародным просмотром «Семнадцати мгновений весны» по телевизору. Чуть позже, во второй половине 1990-х и в 2000-х годах, ситуация стала вновь меняться — сначала появились анекдоты про новых русских и мафию {496} , а в 2000-х — некоторое количество анекдотов на социальные темы. Однако этих постсоветских анекдотов было и остается намного меньше, чем анекдотов в годы позднего социализма, а ритуал постоянного, совместного и бесконечного рассказывания анекдотов в самых разных контекстах так и не возродился в постсоветский период. Сегодня анекдоты, конечно, рассказываются, но чаще со сцены или в телевизионной программе. В обычном общении они рассказываются редко и не в виде бесконечной серии, а изолированно, по какому-то конкретному поводу. Возможно, кто-то где-то сегодня и травит анекдоты без перерыва; но теперь это является скорее необычной индивидуальной чертой конкретного человека, а не ритуализованной культурной практикой, которая когда-то была всем знакома и которой когда-то практически никто избежать не мог.