Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

Над головой новобрачной висела корона из лавровых листьев; над молодым герцогом – лавровый венок. Петр во время пира сорвал венок герцога и советовал ему, по русскому обычаю, сорвать корону, висевшую над головой новобрачной герцогини. Юноша не в силах был сорвать корону руками, а отрезал ее ножом.

Старая Русь стала шептаться, что это не к добру.

Но Петру было не до старой Руси: он хотел, чтобы и новая Русь сказалась в этом торжестве. Эта последняя сказывалась в танцах и в безумном веселье гостей, наконец, в пренебрежении старых обычаев.

Из «юрналов» (журналы) 1710 года, в которых описывалась свадьба Анны Иоанновны, мы узнаем, что царь за обеденным столом выдумал оригинальную забаву. На главном столе поставлены были два огромнейшие пирога, вышиной более аршина. Пироги изображали десерт. Когда обед был кончен, царь, вскрыл пироги – и вместо начинки из пирогов выскочили две карлицы. Изумление пирующих было неописанное. Петр перенес карлиц на другой стол, и на этом столе сидевшие в пироге живые существа исполнили менуэт!

Но старая Русь не даром шептала, что быть худу.

Худо действительно скоро совершилось.

В январе 1711 года Анна Иоанновна с мужем, после нескончаемых пиров и забав, выехали в свое герцогство, в Митаву.

Но в нескольких верстах от Петербурга, в Дудергофе, молодой герцог умер. Полагают, что юноша не вынес наших брачных пиршеств и умер просто жертвой непомерного питья горячих напитков.

Рано осталась Анна Иоанновна вдовой.

Тело герцога в великолепном гробе отправили в Митаву, в герцогский склеп, а молодая вдова воротилась в старый дом матери, в село Измайловское.

Но Петр не желал оставлять Курляндию без герцогини. Его желание было переселить туда все семейство царицы Прасковьи, и вот он, в апреле 1712 года, пишет сенату: «Понеже невестка наша, царица, Прасковья Федоровна с детьми своими в скором времени поедет отселе в Курляндию и будет там жить; а понеже у них людей мало, для того отпустите к ним Михаилу Салтыкова с женой, и чтоб он ехал с Москвы прямо в Ригу, не мешкав».

Через год после этого, мы видим уже Анну Иоанновну больной. Она гостит у матери, в селе Измайловском, а, между тем, Петр настаивает, чтобы она ехала с дочерью в Курляндию.

Мать Анны боится прогневить царя своею, медленностью, боится и ехать с больной дочерью.

«Алексей Васильевич, – пишет она кабинет-секретарю Макарову, – здравствуй на множество лет. Пожалуй, донеси невестушке, царице Екатерине Алексеевне, ежели мой поход замешкается до февраля или до марта, чтобы на меня какова гнева не было от царского величества, – во истинно за великими моими печалями. А печаль моя та, что не может у меня дочь, царевна Анна. Прежде не могла тринадцать недель каменной болезнью, о том и ты известен. А ныне лежит тяжкой болезнью, горячкой. А ежели им угодно скоро быть, и я, хотя больную, повезу. И ты пожалуй отпиши ко мне, как их воля мне быть – чтобы мне их не прогневать.

Скудное было житье Анны Иоанновны в Курляндии. Страна разорена войнами. Доходов никаких.

И вот, царица Прасковья плачется за свою дочь перед царем:

«Правительствующий сенат, не получая указу именного из походу (т. е. от Петра, постоянно отсутствующая), никакого денежного вспоможения на пути моей царевны учинить не хочет, о чем прошу указу тому сенату.

«Из моей определенной дачи, как вам известно, бывшую мой царевну отпуская,» всячески ее снабдевала, и посуду серебряную с нею отпустила; а ныне мне того учинить мочи нет.

«Соизволили писать ко мне, что в Курляндии все ей, царевне моей, определено; с чем ей там жить и по обыкновению княжескому порядочно себя содержать, о том именно не означено. Прошу о подлинном того всего себе уведомлении: из вашей ли казны, или с подданных того княжества назначенные денежные доходы впредь иметь ей?

«Извольте меня подлинно уведомить, чтобы мне и моей царевне впредь из какого недознания какой неугодности вам не учинить: что ей, царевне, будучи в том княжестве, по примеру ли прежних княжон вести себя и чиновнодворство содержать, или просто?

«Чтобы мне дозволено было самой проводить царевну мою до места на время, и потом в нужные случаи ездить к ней и видеться, чтобы при такой ее новости там во всем отпасть и управить.

«Карет и лошадей мы берем на долговных людей, по тамошнему чиновному порядку; также ей, царевне моей, без особой дачи исправить нечем. Прошу на то об указе.

«Повелите ли отчины дать царевне моей по тамошнему старому обыкновению имать из тамошнего ж шляхетства, по пристойности дела.

«Прошу вседокучно, по своей крайней милости и по своему слову, переменить оттуда прежнего гофмейстера, бывшего прежде при царевне моей, который там весьма несносен, и тем нас не опечалить, и быть на его место впредь иному, кому вы соизволите.

«На сие всепокорно прошу о милостивом вашем решении и об отповеди себе, чего я и моя царевна здесь ожидать будем, и для того нарочный с тем в поход до вас от меня послан».

Упоминаемый в челобитной «несносный гофмейстер» – это Петр Михайлович Бестужев-Рюмин, по повелению царя заведовавший всеми делами Курляндии, собиравший с этой страны доходы и выдававший на содержание герцогини Анны «столько, – как приказывал ему Петр, – без чего нельзя пробыть».

Полагают, что Бестужев-Рюмин возбудил неудовольствие к себе старой царицы по разным интригам и сплетням, которые приняли, наконец, форму прямого обвинения, весьма, может быть, неосновательного, будто бы Анна Иоанновна оказывала ему непозволительное для молодой вдовы внимание. Быть может, что это клевета, несмотря даже на то, что клевету эту подтверждает и князь Щербатов в известном своем сочинении о «повреждении нравов». Как человек, ратовавший против новизны и специально избравший своим предметом доказательство повреждения нравов в новой Руси, Щербатов во всем мог видеть порок и разврат.

Поэтому едва ли можно принимать без критики его слова, относящаяся к Анне Иоанновне: «не можно оправдать Анну Ивановну в любострастии, ибо подлинно, что бывший у ней гофмейстер Петр Михайлович Бестужев имел участие в ее милостях»…

Как бы то ни было, но это обвинение лежало на молодой вдове, и сама мать ее, царица Прасковья, давала повод к неблаговидным толкам о поведении дочери.

Но Петр не верил сплетням. Не верила им и Екатерина Алексеевна.

Так, отвечая на одну из слезниц царицы Прасковьи по этому поводу, Екатерина говорит:

«Что же о Бестужеве, дабы ему не быть, а понеже оный не для одного только дела в Курляндию определен, чтоб ему быть только при дворе вашей дочери, царевны Анны Ивановны, но для других многих его царского величества нужнейших дел, которые гораздо того нужнее, и ежели его из Курляндии отлучить для одного только вашего дела, то другие все дела станут, и то его величеству зело будет противно. И зело я тому удивляюсь, что ваше величество так долго гневство на нем имеете, ибо он зело о том печалится, но оправдание себе приносит, что он, конечно, учинил то не с умыслу, но остерегая честь детей ваших, в чем на него гнев имеете».