Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

– Болезнь моя приключилась от супостат.

Отец ее, не менее суеверный и, злобствуя на Салтыковых за несчастье дочери, показал, что ее отравили Салтыковы: «дали-де для аппетита какой-то водки из аптеки».

Один лишь дядя боярышни, Гаврила Хлопов, объяснил и это обстоятельство разумнее всех: он сказал, племянница-боярышня занемогла от неумеренного употребления сладких блюд.

Оно и понятно. Молоденькую, хорошенькую боярышню, взятую во дворец, нареченную невесту царя и будущую царицу, конечно, все, что называется, носили на руках, закормили сластями – и, этим погубили всю ее жизнь.

Интрига Салтыковых, таким образом, обнаружилась вполне, и их разослали по деревням. Мать их сослали в монастырь. Поместья и вотчины отобрали в казну, объясняя эту строгую опалу тем, что Салтыковы «государевой радости и женитьбе учинили помешку».

«Вы это сделали – говорилось в царском указе Салтыковым – изменой, забыв государево крестное целование и государскую великую милость; а государева милость была к вам и к матери вашей не по вашей мере; пожалованы вы были честью и приближеньем больше всех братьи своей, и вы то поставили ни во что, ходили не за государевым здоровьем, только и делали, что себя богатили, дома свои и племя свое полнили, земли крали, и во всех делах делали неправду, промышляли тем, чтобы вам, при государевой милости, кроме себя никого не видеть, а доброхотства и службы к государю не показали».

Но все же несчастную Хлопову царь уже не взял за себя. Причиной этого было то, что мать царя, Ксения Ивановна, ни за что не хотела этого, потому что пострадавшие Салтыковы были ее племянники. Может быть также, что в семь лет ссылки боярышня Марья Ивановна успела и постареть и подурнеть.

Хлопову оставили в Нижнем, но за то, что она была царевой невестой и погубила свое счастье неумеренным пристрастием к сладким яствам, ее велели пожаловать «корм давать перед прежним вдвое».

После этого царь женился на Марье Владимировне Долгорукой, которая, впрочем, в тот же год и умерла. Летописцы говорят, по обыкновению, что ее отравили – была испорчена.

На следующий год Михаил Федорович женился на Евдокии Лукьяновне Стрешневой, дочери незначительного дворянина.

Об этих двух личностях сказать положительно нечего, потому что они ничем не проявили себя ни прямо, ни косвенно, по отношению в другим лицам и событиям.

Из трех дочерей царя Михаила Федоровича – Ирины, Анны и Татьяны – родившихся и проведших свой молодость в течение мирного царствования своего родителя, переживших потом продолжительное царствование его наследника, царственного брата своего царя Алексее Михайловича и видевших смуты первых лет царствования его преемников, царевичей Ивана и Петра и царевны Софьи Алексеевны, – ни одна не выявила своей личности и своего характера никаким, хотя бы даже косвенным участием в ходе исторических дел своего времени. Несмотря на то, что в малолетство своих племянников, царей Ивана и Петра Алексеевичей, им представлялась полная возможность выявиться каждой с своей личностью так или иначе, особенно же видя пример своей молодой племянницы, царевны Софьи Алексеевны, которая успела проявить такую самобытность характера и такую замечательную жажду личной политической деятельности, – они остались бесцветны.

В виду этого, конечно, личности царевен Ирины, Анны и Татьяны можно было бы совершенно обойти без ущерба самому делу, не нарушая этим возможной полноты избранного нами предмета; однако, история сватовства одной из этих царевен, Ирины Михайловны, за датского принца Вольдемара, представляет так много бытового и политического интереса того времени, что мы не вправе обойти этот любопытный исторический эпизод, с которым связано имя царевны Ирины Михайловны.

Ирина была старшая из трех дочерей Михаила Федоровича. В 1840 году она только что вышла из отроческого возраста и, по тому времени, когда браки вообще совершались очень рано, стала на ряду невест. Заботливый отец возымел намерение найти ей жениха в той именно стране, с которой и прежние московские цари нередко входили в сношения по брачным делам, именно в Дании, которая уже дала в прежнее время московскому государству жениха в лице погибшего принца Иоанна, жениха Ксении Годуновой,

Мы видели уже неудачные сватовства самого царя Михаила Федоровича за двух иностранных принцесс. Но, несмотря на это, 3-го июля 1640 года царь приказал вытребовать в посольский приказ приказчика датского короля Христиана IV, Петра Марселиса, и спросить его: сколько детей у его короля и каких они лет.

Марселис объяснил в приказе, что у Христиана IV два сына от первой жены: из них наследный принц уже женат, второй сын также помолвлен, а третий Волмер, или Вольдемар, рожденный от другой жены, от графини Мунк, на которой король женат был «с левой руки», еще не женат. Этому принцу около 22 лет. Хотя король не живет с его матерью, потому что она хотела его «портить»; но сына от нее Волмера король любит.

Этого молодого принца и решено было приобрести женихом для царевны Ирины.

В ноябре того же года в Данию отправлен был гонец, Иван Фомин, по какому-то другому делу. Но Фомину велено было «проведывать подлинно тайным образом», сколько у короля детей «от венчальных прямых жен» и сколько «не от прямых» и «в каких чинах эти дети». «Проведывать допряма про королевича Волмера, сколько ему лет, каков собой, возрастом, станом, лицом, глазами, волосами, где живет, каким наукам, грамотам и языкам обучен? каков умом и обычаем, и нет ли какой болезни или увечья и не сговорен ли где жениться, чья дочь его мать, жива ли и как живет? Промышлять, чтобы королевича Волмера видеть ему самому и персону его написать подлинно на лист или на доску, без приписи, прямо промышлять этим, подкупя писца (живописца), хотя бы для этого в датской земле и помешкать неделю или две, прикинув на себя болезнь, только бы непременно проведать допряма, во что бы то ни стало, давать не жалея, а для прилики, чтоб не догадались, велеть написать персоны самого короля Христиана и других сыновей его».

Гонец скоро исполнил свое дело, воротился из Дании и подал записку о результатах своего разведыванья. В записке значилось:

«Королевич Волмер 20 лет, волосом рус, ростом не мал, собой тонок, глаза серые, хорош, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по-латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле». – Фомин сам видел, как королевич «пушку к цели приводил».

Мать королевича, Христина, больна. Отец ее был боярин и «рыцарь большой», именем Лудвиг Мунк, и мать ее «боярыня большого родства».

Фомин объяснил также, что за ним, в Копенгагене, присылал копенгагенский «державца» Ульфелт, который проведал, что Фомин ищет живописца для снятия портретов с короля и его сыновей.