Виктор Суворов - Выбор [Новое издание, дополненное и переработанное]

— Опять эта свинья нанюхалась какой-то гадости!

Сказал Руди Мессер, что нет его тут, и чуть в сторону отступил. Зашевелились все, заговорили. Рядом с Руди красный пожарный топор рассек ковер китайский, глубоко в пол врезался. Фрау Бертина завизжала, а за нею все дамы. Вскочили господа, револьверы выхватили…

Грохнул выстрел. У вышибалы Гейнца прямо меж глаз на переносье появилась черная точка круглой формы с ровными краями. Вроде на сверлильном станке дырочку аккуратно просверлили. Рухнул вышибала.

Завизжали дамы еще громче. Тут, понятно, не Колизей, но все же смерть была самая настоящая.

Это возбуждает.

А на Руди навалилась усталость. Сел в уголке, голову повесил. Изнеможение полное. Такое, что если рот открыть, язык вывалится. Не знал тогда Руди секретов чародейских. Он начинал только. Силы магической в нем еще было мало, не знал, как ее копить следует, как расходовать, как восстанавливать.

Начинающих чародеев предупреждаю: работа с большой аудиторией требует запредельного напряжения воли и абсолютной концентрации.

Работа с большой аудиторией опустошает.

Фрау Бертина каждый день после обеда в школе появляется, страх наводит на учителей, поваров и горничных, на сторожей и прочий персонал и, уж конечно, на мальчиков.

Появляется фрау Бертина свеженькая, выспавшаяся, в простом черном закрытом платье без всяких украшений, вокруг шеи — стоячий воротничок, до хруста накрахмаленный, до сверкания беленький. Как монахиня. Сестра Берта. Педантизм и оправданная строгость. Папаши-министры ей кончики пальцев целуют.

Знает Руди, по ночам те же министры целуют ей не только кончики пальцев…

И не только ей.

Удивительная Рудику жизнь выпала. В школе он и раньше не учился. То, что ему интересно, он и так знает, а то, что неинтересно, его все равно учить не заставишь и в его голову не вобьешь. Интерес его — тайны политики, тайны человеческие, невидимая сторона жизни.

В каждом тайном предприятии есть слово, которое собой всю тайну покрывает и хранит. Узнал Руди: роскошный бордель, тайный притон разврата именовался у знающих людей «Демократией».

Каждую ночь в «Демократии» творятся большие дела, вершится политика: тут в красной мгле принимаются решения, тут продаются заводы, тут устанавливают курс валют, открывают шлюзы инфляции или давят ее. Тут решают судьбы людей и государств. Тут говорят о войне. О небольшой победоносной войне: надо списать какие-то миллионы, и неплохо для этого совсем немного повоевать. Тут делят бюджет. Тут за карточными столами вершится судьба империи и Европы.

Еще Руди Мессера отношения между людьми влекут. Кто эти женщины в нарядах волнующих? Откуда они приходят вечерами, как ночи в «Демократии» проводят, куда с рассветом исчезают?

Руди входит в любую комнату, видит все и слышит все. А с рассветом садится в карету с дамой и едет туда, куда ее везет сонный кучер.

Так Руди Мессер попал в женский монастырь и в императорский дворец, в притон убийц и в центральный комитет партии социалистов-революционеров.

В императорском дворце однажды Руди Мессер, миновав всю охрану, нарвался на собаку. То был ротвейлер. Сука. Но то особая история. В следующий раз расскажу…

За месяц Руди Мессер видел столько убийств, сколько мы не видим их за месяц в кино. Поразило его вопиющее несоответствие между настоящими причинами и подробностями убийств и описаниями в прессе. Земля и небо. Видимая сторона. И невидимая.

Ему тогда уже было ясно: Австро-Венгерская империя ввяжется в небольшую победоносную войну. Война империи не нужна. Война нужна людям в тайном притоне. Небольшая война превратится в большую и погубит Австро-Венгерскую империю. И Российскую тоже. И Германскую.

Бродит мальчик Руди по прекрасному городу. Вавилон. Столпотворение людей, столица Австрии и Венгрии, город немцев, чехов, словаков, поляков, босняков, хорватов, евреев, русских, сербов и еще многих. В этом городе Руди научился русским привычкам и венгерским, тут сдружился с евреями и немцами. Тут он заговорил на десятке языков.

Главное в языках — чтобы тебя понимали и чтобы ты понимал. Это легко. Главное — в глаза смотреть. С произношением проблем быть не может. Нужно с иностранцем говорить на его языке так, словно его передразниваешь, ему, понятное дело, этого своего метода не раскрывая. Рассказывая анекдот, мы прикидываемся и китайцем, и французом, и грузином, и русским, и украинцем, и поляком, и евреем, и кем угодно. И вполне получается. Так и надо поступать в серьезном разговоре: собеседника передразнивать на его собственном языке, ему не признаваясь, что передразниваешь. Очень скоро он вас за своего считать будет.

Руди Мессер артистом был: не подражал, а передразнивал; правда, передразнивал без злобы, и везде был своим.

Он любил этот великий город. Он тут родился и жил всю свою пока еще короткую жизнь. И все в этом городе его поражало. Он каждый день замечал то, чего другие не видели. Посреди города — здание-монстр. Парламент. Фасады на четыре стороны. Каждый фасад — колоннада, фронтон, скульптурная группа на вершине: какой-то дядька каменный дорогу в светлое завтра указывает.

Ходят люди мимо, восхищаются. А Руди Мессер смотрел, смотрел и поразился открытию своему: мы видим частности, а не все в целом. Частность, которую каждый видит: великий и мудрый каменный человек с фронтона путь к счастью указывает. А в целом… Этого никто не видит: четыре мудреца указывают путь в разные стороны.

Когда Руди вошел внутрь парламента, он был потрясен. Там пятьсот мудрецов указывали путь великой империи в пятьсот разных направлений. Эта империя не могла не лопнуть. В самое ближайшее время.

И еще: тут, под сводами парламента, он узнавал тех, кто проводит ночи в плюшевом раю…

Тут, в Вене, у парламента мальчик Руди однажды встретил тощего художника. Поразили глаза. Нельзя было эти глаза назвать светло-голубыми, скорее они были белыми, голодным светом горящими. И шея художника поражала — слишком уж тонкая.

Мальчик Руди подошел к художнику и дал ему ценный совет:

— Береги шею. Поломаешь ее, если на восток пойдешь.

Не понял художник: если я все время буду идти на запад, а на восток — никогда, то скоро свалюсь в Атлантический океан.

Руди и сам не знал, зачем такой совет дал господину. Подумал и согласился: если человек все время будет идти только на запад и никогда на восток, то…

Руди еще тогда глупость свою понял. Но отделаться от этой идеи так и не смог.

— В общем, так — я тебя предупредил, а там как знаешь.

И тогда тощий художник демонстративно, прямо тут же, на венской площади, отмерил десять шагов на восток, разгоняя белых голубей. Шея его почему-то не поломалась.