Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.

Вообще, для любой эмигрантской литературы (русской, украинской) характерен некий уклон в публицистику. Видимо, сказывается отрыв от национальной почвы и явно выраженная попытка возможно популярнее донести до читателя собственные политические взгляды и идеи.

Современная российская историография« Украинского вопроса». Постсоветский период в историографии Украины начала – середины XVII в. в РФ в значительной степени связан с деятельностью Института славяноведения РАН, который, начиная с 2003 г., приступил к выпуску ежегодника «Белоруссия и Украина: история и культура», а также с работой Центра украинистики и белорусистики МГУ, который стал проводить коллоквиумы по украинско-белорусской тематике, отчеты о которых и публикует вышеупомянутый сборник. Отличительной особенностью нынешнего периода развития отечественной украинистики является практическое отсутствие идеологического давления на деятелей науки со стороны государства, что благотворно сказалось на открытости дискуссий и широте охвата проблем истории Украины как в период ее нахождения в составе Речи Посполитой, так и в составе России.

Вопросам Брестской Унии и конфессиональных отношений на Украине XVI–XVII вв. посвящены статьи М. В. Дмитриева, например, статья «Православная культура Московской и Литовской Руси в XVI веке: степень общности и различий», помещенная в упомянутом выше сборнике за 2003 г.

В том же томе сборника помещена статья Б. Н. Флори «Спорные проблемы русско-украинских отношений в первой половине и середине XVII века», в которой автор обращает внимание на такой аспект самосознания великорусского народа, как необходимость восстановления древнерусского государства в его древних границах: «И это воспринималось как важнейшая национальная задача, а не имперская, – как освобождение других древнерусских земель от иноверной и инородной власти» [81]. «…Эти политические действия московских правителей шли под лозунгом не объединения близких между собой в этническом отношении земель, а возвращения московским правителям, как потомкам Рюрика, их наследственного права на земли, которые не находятся под их властью» [82].

Далее автор останавливается на существовании «Проекта большой русской нации», объединявшем все группы восточнославянского населения, входившие когда-либо в состав Древнерусского государства, и проводит аналогию с проектом создания «большой французской нации», осуществлявшийся французскими королями на протяжении XII–XIII вв. (объединение существенно различных в культурном и экономическом планах регионов Севера и Юга Франции). Переходя в этом контексте к вопросу присоединения Украины к России, автор отмечает, что в части историографии политика Москвы по отношению к Украине «определяется как имперская, а политика Капетингов как таковая не определяется. Это, в сущности, происходит потому, что конечный результат оказался в обоих случаях разным. В результате объединения Севера и Юга Франции сложилась (пользуясь аналогичным термином) “большая французская нация”, а на территории Восточной Европы “большая русская нация” не сложилась» [83].

Далее автор касается темы историографии русско-украинских отношений и в этой связи отмечает, что «в историографии наблюдаются две крайности в освящении этой темы. С одной стороны, в традиционной русской дореволюционной, а потом советской историографии период первой половины XVII века – это время, когда русско-украинские связи развиваются, укрепляются, одновременно обостряются отношения с Речью Посполитой, и в это время подготавливаются предпосылки для Переяславской рады и т. д. Другое направление – это скорее отрицание какого-либо серьезного значения этих связей, что находит свое выражение в утверждении, что, вообще, Хмельницкий стал думать о каких-то соглашениях с Россией, только когда разочаровался в союзе с Крымом» [84]. Далее следует утверждение, что, действительно, на рубеже XVI–XVII вв. эти отношения стали существенно углубляться по двум направлениям:

1. После Брестской Унии «произошли перемены в отношениях между верхушкой украинского православного духовенства и Россией», но объясняется это только тем, что украинское православное духовенство в результате этой унии оказалось в крайне затруднительном положении.

2. Усиление ориентации на Россию в среде казачества (хотя там присутствовали сторонники поиска разных союзников). Происходило это в связи с тем, что казачество, а особенно его верхушка, постепенно утрачивали иллюзии, что они смогут добиться более почетного для себя положения в составе Речи Посполитой.

Как мы видим, автор не придает большого значения развитию торгово-экономических отношений между Россией и украинскими землями Речи Посполитой в первой половине XVII в., как это делали представители советской историографии, к примеру А. И. Баранович.

Завершает свою статью Б. Н. Флоря рассуждением о том, почему верхушка украинского общества тех лет остановила свой выбор именно на вхождении в состав Московского государства, хотя условия этого вхождения давали ей довольно куцые автономные права, но ввиду отсутствия на территории Украины владений русских помещиков казачество на этой территории «могло оставаться господствующей социальной группой в течение достаточно длительного периода» [85].

В сборнике «Белоруссия и Украина: история и культура» за 2004 г. помещена большая статья Б. Н. Флори «Переяславская рада 1654 года и ее место в истории Украины». В ней автор указывает, что в историографии сложились «…две полярные оценки характера связей между Россией и Гетманством после Переяславской рады. Согласно одной, произошла инкорпорация Гетманства в состав Русского государства, согласно другой – был заключен обычный военно-политический союз» [86]. Б. Н. Флоря ставит под сомнение вторую точку зрения, справедливо замечая, что «заключение союза предполагает оформление союзных связей в виде двухстороннего договора с определением общих целей сторон и взаимных обязательств. Никакой подобный документ после рады в Переяславле в ходе русско-украинских контактов не был составлен» [87]. Далее автор пишет, что «тезис об инкорпорации является правильным с формальной точки зрения. <���…> Однако не вызывает сомнений (и с этим согласна подавляющая часть исследователей), что Гетманство и после Переяславской рады продолжало существовать как особое политическое целое, и признание его формальной инкорпорации вовсе не дает решения вопроса о характере его отношений с Русским государством» [88]. Затем автор задает вопрос: можно ли рассматривать отношения между Московским государством и Гетманщиной как форму вассалитета? И отмечает: «О том, что отношения России и Гетманства основывались на акте присяги Богдана Хмельницкого царю, оформлявшим связь между ними, как сюзереном и вассалом, и содержавшим его обязательства в адрес сюзерена, нет никаких оснований говорить. Вопрос о составлении такого документа даже не обсуждался, а контакты между Русским государством и гетманством регулировались документами совсем иного типа» [89]. Рассматривая типы и формы документов, регулировавшие эти отношения, автор приходит к выводу: «Главный документ, определявший характер отношений между Россией и Гетманством – так называемые “Статьи Богдана Хмельницкого”, представлял собой запись украинских предложений с ответами царя на них (“которое его царского величества изволенье”). Таким образом, документ носил характер не договора или соглашения, а акта пожалования царя своим новым подданным. Такой же вид имела и серия жалованных грамот царя, появление которых стало итогом русско-украинских переговоров» [90]. Таким образом, по мнению Б. Н. Флори, прямым следствием событий 1653–1654 гг. явилось прямое вхождение Украины в состав Московского государства.