Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

В действительности же такого простора больше уже не было. Предложение Димитрова не устраивало Сталина. Опытный фракционер, он увидел в его инициативе и в дипломатической активности Тито зародыш международной оппозиции. Публикация в Софии и в Бухаресте 21 января 1948 г. декларации болгарского верховного руководителя была воспроизведена на страницах «Правды» 23 числа того же месяца. 28 января в той же газете была дана едкая критика этой позиции: не проблематические и надуманные федерации и конфедерации, писала «Правда», не таможенные унии нужны странам Восточной /345/ Европы, а лишь программа, принятая при создании Коминформа[13]. Сталин к тому же пригласил в Москву сначала Димитрова, а затем Тито. Первый прибыл в сопровождении своих товарищей Костова и Коларова. Второй, предчувствуя бурю, предпочел послать своих сотрудников Карделя, Джиласа и Бакарича. Вечером 10 февраля состоялась их знаменитая встреча с советскими руководителями.

Разговор вел только Сталин, саркастический и гневный[14]. Он обращался прежде всего к Димитрову, обвиняя его в том, что тот все еще считает себя главой Коминтерна. Сталин настаивал на двух пунктах: во-первых, между советскими руководителями и их собеседниками существует подлинное столкновение концепций; во-вторых, югославы и болгары действуют без согласования с СССР, ставя его перед свершившимся фактом. Федерация, таможенная уния, координация экономических планов были только робкими пожеланиями. Тем не менее, Сталин, видимо, хорошо понял, что за ними стоит; как показали потом другие события, он не хотел прямо говорить о сути дела, хотя и видел ее ясно. Он даже предлагал создать несколько более мелких федераций, в том числе болгаро-югославскую. Но Димитров, который имел со Сталиным отдельную встречу, отдавал себе отчет, что противоречия касаются более фундаментальных вопросов. Только что в его присутствии ставился вопрос: «Федерация с кем и против кого?»[15] Если попытаться дойти до существа спора, то этот вопрос может многое осветить. Все проекты других партий выглядели, с точки зрения Сталина, опасными для СССР уже по одному тому, что они вырабатывались самостоятельно: какие-либо попытки создать в Восточной Европе коалицию или ввести в ней единую структуру должны осуществляться только под эгидой Советского Союза, и никаким иным путем.

Хотя Сталин был гораздо более резок с Димитровым, чем с югославами, он прекрасно отдавал себе отчет о реальном положении дел и понимал поэтому, что подлинным препятствием для его намерений является Белград, а не София. Димитров стоял во главе страны, потерпевшей в войне поражение, успех повстанческого движения в которой стал возможным только с приходом Советской Армии; за Тито стояло государство, рожденное в долгой и победоносной революционной борьбе. На югославских коммунистов было оказано Советским Союзом массированное давление. Переговоры, которые велись между Москвой и Белградом по экономическим и военным вопросам, были полностью приостановлены.

1 марта югославы предприняли первые шаги в целях сопротивления нажиму: было проведено заседание Центрального Комитета с участием Тито. Партийные руководители дали себе волю и изливали душу, вспоминая те обиды, которые были им нанесены недружелюбным обращением в Москве, и демонстрировали решимость отвергнуть советские угрозы[16]. Сталин был проинформирован о ходе событий одним из тех, кто присутствовал на заседании (Жуйовичем), поэтому он сделал следующий шаг: из Югославии были отозваны все военные /346/ и гражданские советники. В ответ на просьбу объяснить эти действия, с которой обратился к нему Тито[17], Сталин ответил 27 марта письмом (за подписью Молотова), которое положило начало открытой вражде между двумя партиями и правительствами.

Целью, в которую метил Сталин, были не только югославы. Его письмо свидетельствует об этом. Оно состоит из двух явно различных частей. В первой излагаются жалобы по поводу атмосферы недоверия и враждебности, какой были окружены в Югославии советские советники. То есть в этой части речь идет о вопросах спорных, но имеющих второстепенное значение. Действительно, югославы испытывали подозрения, что среди советников, дипломатов и представителей советского персонала Коминформа есть и такие, которые хотели бы вмешиваться в дела не только их страны, но и их партии. Югославы подозревали, что ведется вербовка информаторов и организуются оппозиционные группировки[18], поэтому они принимали контрмеры, диктуемые обстановкой. Во второй части письма Сталина говорилось о новых аспектах разногласий; была начата общая атака на внутреннюю и внешнюю политику югославских коммунистов. Они будто бы враждебны СССР, поскольку тайком позволяют себе критиковать его за гегемонистские тенденции по отношению к народным демократиям. Их партия якобы не является ни демократической, ни большевистской, так как она возглавляется руководителями, подобранными методом кооптации, вместо того чтобы использовать выборность, а также и потому, что она поставлена под контроль полиции; помимо того, партия эта практически растворена в Народном фронте. Наконец, Тито и его сторонники, по Сталину, отказались от классовой борьбы, допустив широкое развитие «капиталистических элементов в деревне и в городе»; отсюда вытекает, что они не отличаются от Троцкого, Бухарина и меньшевиков[19].

Это послание свидетельствовало о том, что его авторы хотят помериться силами. Содержание его было откровенно несправедливым и вызывающим по отношению к адресату, и отправители даже не хотели скрывать этого. В свете последних событий югославские руководители уже достаточно критически относились к советской позиции; но это были люди, которые в течение всей войны, да и после нее, восторженно смотрели на СССР и Сталина; эти два слова превратились в Югославии в самые популярные символы. Компартия Югославии несла на себе отпечаток событий времен партизанской войны. Но обвинения, выдвинутые против нее именно Сталиным, кажутся чем-то весьма странным в свете предшествующего опыта Советского Союза. Что же касается остальных нападок, то их целью было прежде всего подорвать представление о Югославии как о стране, дальше всех продвинувшейся по пути строительства социализма. А именно на этом основывался престиж Югославии в коммунистическом движении и в странах народной демократии. В то же время в послании была очерчена та модель, которую Сталин намеревался выдвинуть в качестве единственно возможного типа социалистического /347/ общества, для дальнейшего ее воплощения в жизнь во всех странах.

Югославские лидеры очутились перед трагической дилеммой. Позже они рассказали о том, насколько тяжело было им сделать выбор[20]. Тито сумел в данном случае принять решение, которое в сочетании с его опытом победоносного руководства партизанской борьбой возвело его как государственного деятеля в ранг великого политического лидера. Он вернул спору его подлинную изначальную сущность, поставил проблему на реальную почву. Вопрос заключался в характере взаимоотношений между государствами, одно из которых великая держава, а второе — малая страна. Это был вопрос национального достоинства, суверенитета, независимости, которые должны быть, по мнению Тито, фундаментальными факторами в построении отношений между социалистическими государствами. Тито получил поддержку Центрального Комитета своей партии[21]. Его ответ Сталину от 13 апреля пункт за пунктом опровергал все обвинения советского лидера. Тито предлагал, чтобы какой-нибудь руководитель СССР направился в Югославию, для того чтобы убедиться на месте, сколь несправедливы и бездоказательны нападки на его партию. Далее он сформулировал свою знаменитую максиму: «То, что каждый из нас любит Советский Союз, землю социализма, не может ни в коем случае значить, что мы меньше любим свою собственную страну, которая также строит социализм»[22]. Югославы не отступили, вызов был принят.