Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

III. Тито опубликовал в Белграде свою переписку со Сталиным с самого начала спора. Влиятельные коммунистические лидеры, такие как Тольятти и Готвальд, просили тогда же советское руководство опубликовать документы, которые могли бы доказать обоснованность их обвинений. Сталин, как это следует из документа, доведенного до сведения, в частности, итальянских руководителей, отказался сделать это. Он сказал при этом, что уверен в том, что нельзя рассчитывать на быстрое поражение югославов, добавив, что для этого необходимо проявить терпение и «уметь выждать». Это показывает, видимо, что если Сталин был одно время убежден в своей способности победить Тито «едва пошевелив мизинцем», как позднее утверждал Хрущев, – то очень скоро он пришел к необходимости изменить свое мнение, хотя бы частично.

IV. Конфликт с Югославией поставил в безвыходное положение и коммунистов Греции, которые вели гражданскую войну. На учредительном совещании Коминформа проявилась эйфория в отношении состояния греческих дел: не только югославы противопоставляли линию поведения греческой компартии действиям итальянцев и французов, которые, по их мнению, были излишне мягкими. Даже Гомулка говорил, что Греция «должна стать образцом борьбы для всех коммунистов» (10 ноября 1947 г.), а следовательно, чем-то похожим на то, что из себя представляла Испания в 30-е гг. В своей героической попытке найти альтернативное решение Димитров также включал Грецию вместе с другими странами в перечень будущих участников федерации в Восточной Европе. Гораздо более осторожными были советские руководители. Сталин никогда не был слишком уверен в возможности добиться успеха в вооруженной борьбе в Греции, поскольку понимал, что не может оказать ей поддержку, не идя на риск прямого столкновения с англичанами и американцами. Именно в эти месяцы по его указанию был уничтожен целый тираж номера газеты Коминформа, так как Сталин не разделял убеждений, излагавшихся в статье главы греческих коммунистов Захариадиса (V. Dedijer. Op. cit., p. 273), который призывал к решающему наступлению и к международному признанию повстанческого правительства, созданного партизанами (A. Solaro. Op. cit., p. 137–138). В феврале 1948 г. Сталин говорил югославам и болгарам, что было бы лучше вести отступательные бои (V. Dedijer. Op. cit., p. 203; M. Gilas. Op cit., p. 187–188). После разрыва между Москвой и Белградом партизаны продолжали получать помощь от обеих сторон. Но в собственных их рядах произошло серьезное расхождение мнений о стратегии войны, по мере того как нарастало вооруженное вмешательство американцев. В начале 1949 г. Сталин советовал Захариадису свернуть и отложить борьбу, если не вырисуется перспектива победы в течение ближайшего года. В июле югославы, вынужденные в условиях своей изоляции проявлять большую осторожность, должны были закрыть границу и прекратить свою помощь партизанам. Осенью гражданская война закончилась; результатом ее было возникновение крайне тяжелой ситуации, последствия ее легли тяжким грузом на общее положение в Греции. (См. важные документальные свидетельства, найденные в архивах и приводимые в работе A. Solaro. Op. cit., p. 137–143.)

В период между 1948 и 1949 гг. на мир опустился глубокий мрак «холодной войны», начались годы, полные страха. Два противоборствующих блока стран сформировались по обе стороны рубежа, на котором остановились армии в Европе в конце второй мировой войны: один союз примыкал к Соединенным Штатам, другой возник вокруг Советского Союза. Между ними установились отношения, которые, согласно определению советского маршала Соколовского, представляли собой «промежуточное состояние между миром и войной... от которого лишь один шаг до вооруженного столкновения»[1].

Среди правительственных деятелей и в общественном мнении обеих этих групп стран укоренилось глубокое взаимное недоверие, которое заставляло видеть лишь пагубные намерения в любом действии противника. Две ведущие державы обеих группировок обладали атомным оружием, хотя продолжал существовать в этом отношении значительный дисбаланс в пользу США. Новая, еще более ужасная гонка вооружений началась в то время, когда в Европе еще не были залечены раны только что закончившейся войны: в январе 1950 г. американский президент Трумэн решил приступить к созданию ядерного оружия, гораздо более смертоносного, чем то, какое было использовано в Хиросиме, — водородной бомбы[2].

С подписанием договоров об Атлантическом пакте и созданием Федеративной Республики Германии в западной части этой страны последняя несбывшаяся надежда нацистских главарей и всех наиболее консервативных сил Европы стала все же реальностью. Союзы эпохи антифашистской борьбы распались. Соединенные Штаты готовились объединиться с немцами и перевооружить их для борьбы против Советского Союза, несмотря на некоторое, довольно слабое сопротивление англичан и французов. (Нечто в этом роде происходило и на Дальнем Востоке, в Японии.) Эта новая угроза страшила не только русских — она толкала и другие народы Восточной Европы, особенно чехов и поляков, накрепко объединиться с СССР, который был единственной силой, способной защитить их от нового наступления возрожденной Германии.

«Холодная война» стала школой фанатизма, который затемнял рассудок и притуплял способность к здравым суждениям. Мы знаем, какие тяжелые деформации, связанные со сталинизмом, это вызвало в СССР и на Востоке Европы. Но пагубных последствий не избежали и другая часть мира, где международная политика виделась тогда лишь в категориях апокалипсического и манихейского столкнове-ния сил добра и зла, «свободного мира» и «мира рабства». На страны, которые стремились остаться нейтральными в этом противоборстве, смотрели с подозрением. Коммунистическое движение рассматривалось /364/ не как политическое течение, а как «мировой заговор», с которым необходимо бороться любыми средствами. Папа римский провозгласил отлучение от церкви всех католиков, которые оказывали этому движению хоть какое-нибудь содействие. 14 июня 1948 г. на Пальмиро Тольятти было совершено покушение, когда он выходил из парламента. Он был тяжело ранен[I]. Франкистская Испания расценивалась теперь не как последний болезнетворный очаг, оставшийся в Европе от фашизма, а как союзник, которым нельзя пренебрегать в новом крестовом походе. Воевавшие там добровольцы во время гражданской войны попали в проскрипционные списки даже в Америке наряду с теми, кто в прошлом участвовал с коммунистами, пусть очень давно, в антифашистской борьбе. В 1948 г. появились первые признаки кампании доносов и «охоты на ведьм» в кругах интеллектуалов и среди чиновников государственной администрации, которая стала затем печально знаменитой под названием «маккартизм» (по имени сенатора Маккарти, ее главного действующего лица).