Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Самым слабым местом был транспорт. Он и до войны представлял собой одно из узких мест советской экономики. Зимой 1942 г. транспортной системе, подорванной потерей целых областей и республик, вражескими бомбардировками, перенапряжением в ходе эвакуации и доставки войск и техники к фронту, угрожал полный паралич. Транспорт поэтому был также отдан в подчинение Хрулева. Весной 1943 г. здесь была проведена полная милитаризация: любое нарушение дисциплины каралось военным трибуналом[37]. Так или иначе /125/ свои основные функции, тесно связанные с операциями на фронте и деятельностью военной экономики, транспорт смог выполнить. Это требовало от него подчас совершенно отчаянных усилий, как, например, летом 1942 г., когда немцы захватили Северный Кавказ и все сообщение с Закавказьем, а следовательно, в первую очередь с Баку, должно было вестись через Каспийское море и по бесконечно долгим путям в пустынях Средней Азии. Во время войны строилось относительно больше железных дорог, чем в предвоенные годы. В результате этого, а также благодаря быстрому восстановлению разрушенных путей СССР к концу войны располагал железнодорожной сетью длиною более 7 тыс. км[38].

Решения требовала проблема обеспечения продуктами питания. Сельское хозяйство до войны также принадлежало к самым уязвимым местам советской экономики[39]. Захватчики к тому же лишили его наиболее урожайных областей: Украины и в 1942 г. Северного Кавказа. Армия состояла большей частью из крестьян: село лишилось мужчин в еще большей мере, чем город. Две трети колхозников были призваны на фронт или направлены на другие работы. В деревнях неоккупированных областей остались женщины, дети и старики: они составляли 86% всей наличной рабочей силы. При этом им приходилось выполнять больший объем работы, чем тот, который раньше выполняли мужчины зрелого возраста, потому что с полей исчезли сельскохозяйственные машины: в 30-е гг. они уже были распространенным явлением в советской деревне[40]. И без того низкая производительность труда претерпела дальнейшее сильное понижение (так же, впрочем, было и в промышленности, и строительстве). Объем сельскохозяйственного производства резко сократился. Некоторые ценные культуры, например сахарная свекла, подсолнечник, почти целиком оказались по ту сторону фронта: потребление сахара уменьшилось в 20 раз и оставалось на очень низком уровне в течение всей войны[41]. Весьма тяжкими были потери и в главной отрасли: производстве зерновых. В неоккупированных районах средняя урожайность, которая и так была невысока (7,7 ц с 1 га в последние три года перед войной), упала до 4,4 ц с 1 га в 1942 г. и 4,2 ц в 1943 г. С точки зрения продовольственного снабжения 1943 г. был наиболее трудным. Положение стало улучшаться лишь в 1944 г. с освобождением западных областей; но, разоренные хозяйничаньем оккупантов, они мало что могли дать. В целом за время войны потребность страны в зерновых удовлетворялась на одну треть — одну вторую довоенного уровня[42].

В Москве и Ленинграде карточки были введены в июле 1941 г.; потом они постепенно распространились на все другие города и на все население, включая сельских жителей, но не крестьянство. Карточки выдавались на продовольствие и на все другие основные /126/ потребительские товары. Численность людей, охваченных государственной карточной системой, выросла с 62 млн. человек в 1942 г. до 80 млн. в 1945 г. Сверх того, нужно было кормить вооруженные силы, которые насчитывали примерно 11 млн. человек[43]. В зависимости от категории устанавливались разные нормы: для гражданского населения они колебались от 400 до 800 г хлеба в день, от 400 до 2200 г мяса в месяц, от 200 до 600 г жиров, от 200 до 500 г сахара. Нормы, как можно видеть, уже сами по себе были скудными (если не считать наиболее обеспеченных категорий), но к этому нужно добавить, что выдача по карточкам производилась очень нерегулярно. В более выигрышном положении находились работники промышленности, особенно на предприятиях, отнесенных к числу важнейших. В армии еда была у всех, но и здесь существовало четыре разных рациона: самый обильный предназначался войскам на передовой, самый урезанный — тыловым службам[44]. В продовольственном снабжении, таким образом, действовала та же шкала приоритетов, что и во всей военной экономике: абсолютное предпочтение отдавалось солдатам; за ними — как в годы первой пятилетки — шли промышленные рабочие. Снова повсеместно появились заводские столовые. Совхозы работали теперь для снабжения конкретных предприятий. Даже те немногие промышленные товары, которые поступали в торговлю, в первую очередь сбывались через специальные магазины на крупных заводах и фабриках[45].

Лишения были тяжелы для всех. Гражданскому населению государство обеспечивало лишь самый минимум средств существования. В дележе бремени невзгод оно сумело проявить себя суровым, но справедливым. Но то, что в общем и целом оно справилось со своей задачей, не должно затушевывать трагической действительности: страна жила в условиях крайнего обнищания. Объем благ, которые государство могло реализовать на внутреннем рынке, сократился до ничтожных величин: от 8 до 14% объема 1940 г.[46] — лучшего из довоенных годов, хотя, разумеется, и тогда советские граждане отнюдь не купались в роскоши. Для пополнения собственного пищевого рациона люди вынуждены были обращаться к другому источнику снабжения: колхозному рынку, цены на котором подскочили до небес. Заработная плата во время войны претерпела процесс выравнивания, который усиливался действием карточной системы; но, как было подсчитано, несмотря на общий рост номинальных заработков, реальная заработная плата в 1945 г. равнялась лишь 40% довоенной (43% — в промышленности)[47]. Это означало, иначе говоря, что она упала ниже среднего уровня заработной платы средины 20-х гг.

Советское государство не сочло необходимым (или целесообразным) вносить качественные изменения в свои взаимоотношения с селом, как это вынуждены были сделать другие государства, с целью гарантировать себе заготовку минимально необходимого количества сельскохозяйственных продуктов для военных потребностей. Система /127/ колхозов с изъятием у них по крайне низкой цене большей части их продукции с помощью разных форм обязательных поставок, их молчаливое, но от этого не менее эффективное огосударствление («Возможности государственного руководства колхозами практически были так же неограниченны, как и государственными предприятиями», — пишет один из советских историков[48]) — все это были черты, свойственные советскому сельскому хозяйству со времени его предвоенной коллективизации. Менять их не было нужды: во время войны они пригодились не меньше, чем во время индустриализации.