Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Тем не менее, бремя, лежавшее на колхозах, стало тяжелее. Государство стало требовать сдачи ему большей доли колхозной продукции, хотя объем поставляемых им в обмен услуг (работ, выполнявшихся машинно-тракторными станциями) намного сократился (колхозникам приходилось пахать на коровах). Какова бы ни была действенность обращения к патриотическому чувству крестьянина, взимание подобной дани могло осуществляться, как пишет процитированный выше историк, лишь путем обращения к «жестокости»[49]. В сельский труд также были введены элементы милитаризации, не ограничивавшиеся мобилизационными предписаниями, по которым крестьяне и крестьянки могли быть направлены и на несельскохозяйственные работы. Для политического и государственного руководства колхозами в ноябре 1941 г. были восстановлены политотделы МТС и совхозов — органы военного происхождения, уже применявшиеся на селе в 1933—1934 гг., в период столкновения между сталинским правительством и только что народившимися колхозами. Воссозданные в 1941 г., они были распущены лишь в мае 1943 г., когда их персонал был направлен назад, в ряды армии[50]. Повсеместно было увеличено число обязательных трудодней, которые члены колхозов (а точнее, члены их семей, потому что сами колхозники почти все были на фронте) должны были отработать в хозяйстве за год; минимальная норма в 50 трудодней была установлена и для самых юных тружеников: от 12 до 16 лет[51]. В страду рабочих рук все равно не хватало: на работу в полях, особенно во время уборочной кампании, посылали тогда горожан, и прежде всего школьников, — в общей сложности несколько миллионов человек[52].

Но на протяжении всей войны Советское правительство не тронуло свободной колхозной торговли. Оно не устанавливало, иначе говоря, никакой государственной монополии на продовольственные товары, включая и такие важнейшие, как зерно. Даже в периоды самой острой нехватки, например в 1943 г., когда временно пришлось урезать нормы выдачи по карточкам, в СССР не было «черного рынка» продуктов питания. Не было по той простой причине, что его роль открыто выполнял колхозный рынок, на котором колхозы и отдельные крестьяне могли продавать, в точности как до войны, излишки продуктов, полученных от коллективного хозяйства или от труда на собственном огородике и в собственном маленьком скотном /128/ дворе[53]. Количество излишков такого рода, не попавших на склады государства, значительно сократилось как из-за общего падения сельскохозяйственного производства, так и из-за того, что небольшой приусадебный участок оставался единственным источником пропитания для самого крестьянина (для которого не существовало продовольственных карточек). И все же, даже уменьшившись в объеме, эти излишки составляли во время войны большую часть оборота розничной торговли, особенно продовольственной торговли. Для того чтобы прокормиться, гражданам приходилось по крайней мере половину своих потребностей покрывать за счет колхозного рынка[54].

Это не могло не отразиться на ценах: если государственные цены на продукты по карточкам увеличились лишь незначительно (единственное исключение составляли табак и водка), то цены колхозного рынка увеличились головокружительно — в 18 раз, если взять их высший уровень в 1943 г. За усредненными показателями при этом скрывались огромные перепады по областям, возникавшие, в частности, из-за транспортных трудностей. Цены на рынках республик Закавказья или Средней Азии, где неизменно существовало известное изобилие продуктов, могли быть даже в 20 раз ниже цен в Москве или индустриальных городах Урала, где за килограмм мяса приходилось платить больше среднемесячной заработной платы[55]. От попыток административным путем контролировать цены на колхозном рынке было мало толка; положение стало меняться только тогда, когда наметился некоторый рост товарных резервов. Цены оставались чрезвычайно высокими на протяжении всего 1944 г.; постепенное их понижение началось лишь в последние месяцы войны, но все же оно привело к тому, что ко времени ее окончания цены превышали довоенные всего в 5—6 раз. Одновременно, а точнее с апреля 1944 г., открылись также государственные магазины и рестораны, в которых можно было свободно приобретать продукты по «коммерческим» ценам, то есть ценам, в несколько раз более высоким, чем те, по которым продавались нормированные товары. Этого оказалось достаточно для того, чтобы вызвать удвоение совокупного индекса государственных цен[56].

Таким образом, во время войны произошло неконтролируемое перемещение денежной массы из города в деревню — явление, которое не наблюдалось ни в какой другой период сталинского правления. Из этого, правда, не следует делать вывод, будто крестьяне стали жить лучше, чем прежде, или что они действительно попали в привилегированное положение. Их труд в колхозах плохо оплачивался до войны, и в этом отношении ничего не изменилось. Натуроплата по трудодням, особенно выдача зерна и картофеля, сократилась (за исключением некоторых районов, расположенных в климатически выигрышных зонах): за свой трудодень колхозник получал — если получал — меньше продуктов, чем средний горожанин со своей продовольственной карточкой. Правда, колхозник теперь получал /129/ немного больше денег, потому что доходы колхозов в денежном выражении слегка увеличились. Но это было, в сущности, ничтожно малое увеличение, и притом на полученные рубли колхозник мало что мог купить: на селе ощущалась острая нехватка почти всего, включая и самые элементарные товары, от соли до гвоздей, не говоря уже о тканях или предметах домашнего обихода.

Как можно видеть, ведение маленького индивидуального хозяйства, состоявшего из приусадебного участка и скотного двора, в еще большей мере, чем накануне войны, служило колхознику самым важным источником добывания средств существования и одновременно поддержания отношений с рынком. Немало признаков свидетельствует о том, что, несмотря на периодические ужесточения, власти сквозь пальцы смотрели на небольшое расширение колхозником своего приусадебного участка, если только хозяин его продолжал трудиться в колхозе. То немногое из своей продукции, что колхозник не потреблял сам, он, как правило, предпочитал обменивать либо везти в город, чтобы продать подороже[57]. Так поступал, кстати, не он один. В числе главных новшеств, введенных в военные годы, но сохранившихся и в дальнейшем, фигурировало разрешение — более того, поощрение — рабочим и вообще всем гражданам возделывать собственные огородные участки и разводить домашний скот. Многие из городских жителей, лишь недавно перебравшихся из деревни, отнюдь не брезговали подобными дополнительными ресурсами: в 1942 г. насчитывалось уже 5 млн. новоявленных земледельцев, в 1945 г. число их превысило 18 млн.[58]