Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 1)

- Ей больно!.. А мне, мне не жалко?!

- Давно ли помер-то?

- Кабы сам помер, а то...

Хозяйка принесла жбан с пивом, ковшики, так же молча поставила перед мужиками и снова скрылась за печью.

Бориске сунули в руки ковшик.

- Испей, паря!

- Не парень он, мужик ныне, - сказал Дементий.

- Ну-у! - Попов выпрямился. - Откуда девку-то взял?

Бориска раскрыл было рот, чтобы рассказать, но Дементий опередил его:

- Нашу взял, нашу. Ну, позвеним, что ли...

После четвертого ковшика стрелец обхватил голову широкими ладонями.

- Жизня наша пошла чем дальше, тем хуже. С ляхами дрались, теперя со свеями схватились. До сих пор пыхтим, и конца не видно... Кемский острог, что на острове Лаппе, воевали свей под осень. Да ты, Дементий, знаешь развалюху эту. Вконец обветшало строение, стены, башни завалились, дерево погнило. Едва успели кое-как подлатать дыры - свей тут как тут. Стрельцов в Кеми собрали гораздо много: и с Сумы, и наших, двинских. Оказался там и я с Николкой... С месяц набеги отбивали, а в последнюю вылазку потерял я Николку.

Он зачерпнул ковшиком из жбана, обливаясь, жадно выпил.

- Пырнул меня один пикинер1 в ляжку, пика скрозь ногу прошла, и упал я мордой в мох. Видел, как на Николку двое насели в железных панцирях. Видел! А помочь не мог... Ее тоска грызет. А меня - нет?! Меня!

Иванко упал грудью на стол, застонал, заскрипел зубами. Переглянулись гости, поняли друг друга. Дементий встал из-за стола, поклонился хозяину.

- Не обессудь, кум. Пора нам. Дни нонче коротки.

Попов приподнял голову.

- Уходишь, кум, крестника Афоньку повидать не хочешь. Скоро и ему черед стрелецкой кафтан надевать. Ну да бог с тобой.

Ехали молча. Денисов часто вздыхал и покачивал головой, а меринок, словно чуя душевное состояние хозяина, шел не торопясь, отфыркивался и косил черно-синим глазом. Темнело, когда подъехали к избе скобяника. Денисов с удивлением причмокивал, оглядывая усадьбу.

Обширный двор и хозяйство скобяника и кузнеца Пантелея Позднякова были обнесены высоким тыном. Еще совсем недавно на месте глухого забора стояла редкая изгородь, а ныне, поди ж ты, не ограда - острог! Изба белая, добротно рубленная, в которой обитала семья Поздняковых, выходила одной стеной с тремя окнами на Курополку. Окна были слюдяными. Маленькие полумесяцы поблескивали в мелкой луженой решетке: Поздняковы славились тонкой работой по железу.

Привязав меринка к врытой близ ворот коновязи, мастер кивнул Бориске идем! Однако ворота были на запоре.

- Словно от татар хоронится! - сказал Денисов и крепко постучал железным кольцом.

Им отворил кудрявый быстроглазый парень в прожженном фартуке.

- Кто будете?

- Входи, Бориска! А тебе, сопленосый, тетка твоя мать, мастера Денисова знать надобно.

Войдя во двор, еще раз подивился Дементий: хрипели в железных ошейниках, рвались навстречу гостям огромные волкодавы. Видно, немало добра нажил Пантелей Поздняков, коли таких псов завел.

Денисов двинулся к высокому крыльцу, но дверь в избу была приперта деревянным колом, и мастер остановился в нерешительности.

Во дворе было много свежесрубленных построек: конюшня, амбары, сарай. В дальнем углу темнело длинное приземистое строение с двумя дымящими трубами. Через приоткрытую дверь виделся огонь горна, доносились вздохи мехов, перезвон кузнечных молотов. Денисов по узенькой тропинке направился к кузнице, Бориска - за ним. Снег вокруг кузницы был серым от сажи и золы, торчали наружу сохи, бороны, тележные колеса без ободов, шкворни.

Вошли в кузню. Сразу обдало теплом, в нос ударил запах углей, каленого железа. Вокруг ближней наковальни стояли четыре кузнеца и, склонив головы, разглядывали пышущий жаром раскаленный кусок металла.

- Пантелей! - окликнул Денисов небольшого росту коренастого мужика с коротко подстриженной бородой и свекольного цвета щеками.

- А, это ты, Дементий. Здорово, здорово. Чую, скоб да гвоздей опять надобе.

- Угадал. Требуется.

- Пережгли железу-ту, - вдруг сипло произнес могучего склада кузнец, смуглый и черноволосый, как цыган.

Поздняков сунулся к наковальне, схватил веник, начал смахивать окалину, принюхался.

- Егорка!

- Тут я, Пантелей Лукич, - отозвался тот самый парень, который отворял ворота. Был он чем-то неуловимо похож на Позднякова.

- Твоя работа, - зашипел хозяин, подскочил к Егорке, смазал ладонью по затылку. Голова у парня мотнулась. - У-у, черт пахорукий!

- Не ведаю как, Пантелей Лукич, - тихо проговорил Егорка, отводя в сторону лицо.

Поздняков, как воробей, прыгал около него, тряс кулаками.

- Во, Дементий, любуйся! Дал господь племянничка. Кормлю, пою, а все без пользы. В лес на охоту - хлебом не корми, а в кузне, как тот швец Данило: что ни шьет - все гнило. В солдаты отдать его, что ли... А? Ей-ей, отдам!

Егорка исподлобья вспыхивал взглядом.

- Воля ваша, Пантелей Лукич.

- Моя, моя воля! Батька твой вконец спился. Был кузнец - золотые руки, ныне - последний питух, голь перекатная. И ты по той же дорожке покатишься, коли к делу не навыкнешь... А вы что рты раззявили? - Поздняков крутнулся к кузнецам. - Работать, работать!

Побегав по кузнице еще немного для порядка, он перевел дух, накинул на плечи лисью шубу.

- Ноне в избе принимаю, - бросил на ходу Дементию и зашагал к дому, смешно переваливаясь и поводя плечами. Оставив Бориску в кузне, Денисов последовал за Поздняковым.

- Вот гад, - пробормотал Егорка, провожая недобрым взглядом дяденьку, - отца мово обчистил, по миру пустил, ныне мне житья не дает.

- Чудной какой-то, - сказал Бориска.

- Жадина, выжига, медведь его задери! Уж лучше в солдаты идти, чем на такого дядюшку спину гнуть. Говорят, снова полки нового строя набирают.

- Тоже не сладко в солдатах-то.

- А, дело бывало, и коза волка съедала.

- Так то у людей бывалых.

- Зато из самопалу стреляю справно, дай бог каждому.

- Мне не доводилось.

- Ну и зря. Стрелять надо уметь. Какой же ты мужик, ежели такому не выучился.

- Да вот... Не привелось как-то. Рыбу лавливал, однако ни птицы, ни зверя не бивал.

- Тебя Бориской кличут? А я Егорка. Поздняков тож. Слышь-ка, идем, самопалы покажу.

- Нельзя. Хозяин может позвать.

- Боишься хозяина-то?

- Нет, не боюсь, да время позднее. Домой надо.

- Дома-то дети орут?

- Орут.

- Неужто женатой?

- Сынок есть малой.

- И-эх ты! Что ж так рано-то?

- Тебя не спросил.

В мерзлые доски ворот со звоном ударило кольцо. Егорка сплюнул, нахлобучил дырявую шапчонку.

- Еще кого-то на ночь глядючи принесло.

В широко распахнутых воротах показалась серая низкорослая лошадка, запряженная в простые деревенские сани, правил чернец в домотканой коричневой шубе. Лицо монаха с пегой бородой показалось Бориске знакомым. Где он мог видеть этого инока? Вспомнил: Соловки, пристань и этот самый пегобородый монах, возглавивший шествие Неронова в обитель...