Коллектив авторов - Источниковедение

В целом нетрудно убедиться, что траектория развития советской литературы тесно коррелирует с траекторией развития страны.

Под общим названием «источники личного происхождения» объединяются четыре вида исторических источников, обслуживающих сходные, но не тождественные социальные функции. Это мемуары , в которых индивидуум представляет «городу и миру» себя и свое время, дневники , ведение которых (в их классической, не рассчитанной на публикацию форме) позволяет людям осуществить автокоммуникацию, частная переписка , с помощью которой отдельные индивидуумы выстраивают взаимодействие между собой, и, наконец, эссеистика , через которую субъект выражает свой сугубо индивидуальный взгляд на окружающий мир. Возникновение перечисленных видов источников связано с фундаментальными социокультурными процессами, ознаменовавшими собой наступление Нового времени. В Новейшее время статус и форма источников личного происхождения претерпели существенные изменения, частично обусловленные политическими процессами, характерными для советской эпохи, а частично – глубинными сдвигами на фундаментальных уровнях культуры.

Не во всех упомянутых видах источников эти изменения могут быть прослежены с должной степенью детальности. В частности, эссеистика XX в. крайне фрагментирована. Расцвет этой формы самовыражения в культуре русского модернизма (В. В. Розанов, Д. С. Мережковский, К. Д. Бальмонт, В. Ф. Ходасевич, М. И. Цветаева, О. Э. Мандельштам и др.) оказался недолог, а эссе, написанные русскими писателями-эмигрантами на иностранных языках (В. В. Набоков, И. А. Бродский), создавались с целью интегрироваться в новую культуру [506], ориентировались на характерные для этой новой культуры понятийные структуры [507], а значит, и рассматриваться должны в инокультурном, а не в русском контексте. Уверенно говорить об эволюции вида при такой фрагментации материала не представляется возможным.

Однако письма, дневники и мемуары представлены в корпусе источников существенно лучше. Можно выделить две модели развития – одна была реализована дневниками и частной перепиской, а вторая – мемуаротворчеством XX в.

Дневники и частная переписка были важным, в чем-то даже системообразующим элементом культуры XVIII–XIX вв. В то же время поддержание корреспонденции и ведение ежедневных записей о пережитом и прочувствованном требовали, с одной стороны, времени и располагающей к письму обстановки, а с другой – определенных навыков выражения своих мыслей на бумаге. Более того, чтобы написать письмо, надо не только владеть пером, но и знать систему правил, диктующих и графическое решение (обращение, подпись и дата – на отдельных строках), и выбор лексических средств («Никогда не начинайте писем“ уважаемый такой-то”, только“ многоуважаемый”. Это дворнику я могу сказать: уважаемый» [508]), и даже структуру текста («во первых строках» положено поинтересоваться делами и здоровьем адресата, а закончить письмо – благопожелательной формулой, выбираемой к случаю из определенного спектра). Сложность дела устанавливала высокий «порог вхождения»: в течение долгого времени культура дневников и писем оставалась по преимуществу достоянием элиты. Некоторое расширение круга пишущих наметилось в эпоху промышленной революции, когда стало расти число грамотных, а рабочим, пришедшим на заводы «от сохи», потребовались средства коммуникации с оставшимися в деревне родными. В свою очередь, в XX в. дневники и частная переписка оказались под воздействием нескольких разнонаправленных факторов.

С одной стороны, радикально выросло число людей, умеющих читать и писать. Декретом СНК от 26 декабря 1919 г. была запущена кампания по массовому обучению грамоте (известная как ликвидация безграмотности , сокращенно ликбез ), а с 1923 г. велась подготовка к введению всеобщего начального обучения (всеобуч), которая увенчалась совместным постановлением ЦИК и СНК от 14 августа 1930 г., вводившим обязательное образование в объеме четырех классов. В рамках второй пятилетки (1933–1937) в городах и рабочих поселках был осуществлен переход к обязательному семилетнему обучению; распространение этой практики на селе планировалось на третью пятилетку (1938–1942), но задержалось из-за Великой Отечественной войны. С 1958 г. обязательным стало восьмилетнее образование, а в 1970–1980‑е годы осуществляется переход к обязательному среднему образованию в объеме либо десяти классов школы, либо восьми классов школы и последующих нескольких лет в профессионально-техническом училище. В итоге СССР стал страной с почти стопроцентно грамотным населением, а значит, практически каждый советский человек мог, возникни у него такая необходимость или желание, что-нибудь написать.

Радикально выросло и число ситуаций, в которых предполагались чтение и письмо. Мировые войны и локальные военные конфликты, «раскулачивание» и политические репрессии, индустриализация 1930‑х годов и всесоюзные стройки 1960–1970‑х отрывали людей от родных и близких, создавая необходимость обмена письмами. Крупные исторические процессы не могли не вызвать к жизни соответствующие им комплексы писем – письма фронтовиков и «воинов-интернационалистов», письма заключенных и ссыльных, письма комсомольцев-стройотрядовцев и т. п. Вовлеченность больших масс людей в масштабные и значимые с исторической точки зрения события должна была способствовать расширению практики письма. Но действовали и факторы, снижавшие число писем и дневников.

Сокращению объемов корреспонденции и упадку культуры дневников способствовал репрессивный характер советского государства. Вообще говоря, претензии тоталитарных режимов на контроль над всеми и всем ограничиваются нехваткой ресурсов. Ни одна спецслужба мира не сможет перлюстрировать все письма и ознакомиться с содержимым всех ящиков всех письменных столов. В то же время надзор за определенными группами людей может быть весьма плотным.

Так, исключительно жесткие формы имело ограничение переписки в местах лишения свободы: разрешение на получение и отправку писем, а также манипуляции с периодичностью и объемом дозволенной корреспонденции были важным инструментом воздействия на «контингент» со стороны администрации. В свою очередь, родные и близкие заключенных (особенно осужденных по «политическим» статьям) должны были считаться с тем, что переписка с лицом, отбывающим срок, рано или поздно привлечет внимание органов госбезопасности, а за этим могли последовать неприятности по службе или «по партийно-комсомольской линии» (а в сталинскую эпоху – и административная высылка в качестве «члена семьи врага народа»). Требовалось личное мужество, чтобы сохранять отношения с человеком, находящимся в заключении. Что же касается дневников, то их ведение в условиях советского лагеря было практически невозможным из-за дефицита писчих материалов и регулярных обысков. Как следствие, корпус писем заключенных и тем более лагерных дневников будет невелик.