Коллектив авторов - Источниковедение

Эту концепцию развивает далее П. Хаттон, который выявляет продуктивную роль традиции в процессе понимания и анализирует новые условия существования герменевтического круга при постмодернистском разрушении традиции [730].

Несмотря на то что в современном гуманитарном познании существует устойчивая тенденция отождествлять герменевтику с интерпретацией, в строгом методологическом смысле исследовательскую процедуру интерпретации в источниковедении следует отличать от герменевтического подхода в истории. В историческом познании не следует смешивать герменевтический круг как способ понимания, основанный на пред- рассудке, на пробрасывании смысла, с осознанной экспликацией контекста в процессе исторической интерпретации. В неклассической и постнеклассической моделях науки применительно к историческому познанию принципиально важно различать герменевтику и интерпретацию исторического источника, поскольку герменевтические процедуры, преобладающая в XX в. диалоговая разновидность герменевтики в строгом смысле имеют целью не научное познание, но истолкование исторического источника с позиции читателя , а также истолкование исторических фактов в контексте определенного нарратива.

Еще раз подчеркнем, что различение герменевтического подхода и интерпретации как процедуры научного познания может быть обнаружено в семантическом различии толкования/объяснения и понимания. Следует признать, что необходимое методологическое различение этих понятий не всегда легко реализуемо в исследовательских практиках исторической науки.

Установление достоверности исторического источника.Прежде всего не следует путать подлинность и достоверность исторического источника. Это совершенно разные понятия, спутать их сложно, но совершенно необъяснимым образом многие поколения студентов испытывают сложности с их различением. Поэтому еще раз разъясним: источник подлинный, если он создан в то время, в том месте и тем автором, как это указано в самом историческом источнике или легко читается по контексту. Понятие, противоположное подлинности, – фальсификация. Подлинность исторического источника устанавливается с применением технических навыков, вырабатываемых преимущественно вспомогательными историческими дисциплинами. При этом излишне пояснять, что фальсификация, будучи выявленной, не утрачивает свойств исторического источника: это исторический источник, созданный в другой время и другим автором, преследовавшим собственные цели.

С тем чтобы не путать подлинность и достоверность, можно уточнить формулировки: если в случае подлинности речь идет о подлинности самого исторического источника, то в случае достоверности корректнее говорить о достоверности его информации. И проблемы здесь уже не технические. Определение понятия «достоверность» выглядит простым только с точки зрения классического типа рациональности , для которого задача науки – постижение объективной реальности, в том числе объективной реальности прошлого. В этом случае действительно все очень просто: информация источника достоверна, если она соответствует этой самой «объективной реальности». Способом установления достоверности выступает так называемая критика исторического источника, основанная на здравом смысле историка и в качестве метода использующая, как правило, лишь сопоставление информации разных источников. Классическое описание этой модели принадлежит уже упоминавшемуся Болингброку:

Защищенный от обмана, я могу смириться с неосведомленностью. Но когда исторические записи не полностью отсутствуют, когда одни из них были утрачены или уничтожены, а другие сохранены и получили распространение, тогда мы подвергаемся опасности быть обманутыми; и поистине должен быть слеп тот, кто принимает за правду историю какой бы то ни было религии или народа, а в еще большей мере – историю какой-либо секты или партии, не имея возможности сопоставить ее с другой исторической версией. Здравомыслящий человек не будет так слеп. Не на единственном свидетельстве, а на совпадении свидетельств станет он утверждать историческую истину [здесь и далее выделено мной. – М. Р. ]. Если совпадения нет вовсе, он не будет доверять ничему; если оно есть хоть в чем-то немногом, он соразмерит соответственно свое согласие или несогласие. Даже слабый луч света, блеснувший из чужеземного исторического повествования, часто разоблачает целую систему лжи; и даже те, кто заведомо извращает историю, нередко выдают себя в результате невежества или небрежности <���…>. Если же говорить о предмете в целом, то во всех этих случаях нас обмануть всерьез нельзя, если мы сами этого не захотим.

Во всех других случаях делать это – еще меньше смысла, ибо когда историй и исторических хроник вполне достаточно, то даже те, что ложны, способствуют обнаружению истины. Вдохновляемые разными страстями и задуманные во имя противоположных целей, они противоречат друг другу, а противореча, – выносят друг другу обвинительный приговор. Критика отделяет руду от породы и извлекает из различных авторов всю историческую правду, которая лишь частично могла быть найдена у каждого из них в отдельности; критика убеждает нас в своей правоте, когда она основывается на здравом смысле и излагается беспристрастно. Если этого можно достичь благодаря историческим сочинениям, авторы которых сознательно стремились к обману, то насколько легче и эффективнее можно сделать это с помощью тех, кто с большим уважением относился к истине? Среди множества авторов всегда найдутся такие, кто неспособен грубо искажать правду, опасаясь разоблачений и позора, в то время как он ищет славы, или же такие, кто придерживается истины, исходя из более благородных и твердых принципов.

Очевидно, что все они, включая даже последних, могут ошибаться. Находясь в плену у той или иной страсти, первые способны время от времени распространять ложь или скрывать правду, подобно тому живописцу, который <���…> нарисовал в профиль портрет государя, у которого был только один глаз [731].

В неклассической модели исторической науки понятие достоверности меняется. Исследователи начинают проявлять интерес не только к «объективным фактам, которые можно извлечь из источника» (по-прежнему распространенный дискурс, маркирующий сохранение классического типа рациональности у современных нам авторов), но и к субъективности автора, его мировидению. Конечно, и в этом случае никто не отменяет проверку так называемой фактической информации исторического источника, но исследователь уже не ставит задачу «отбросить» субъективность автора, но видит в ней самостоятельный предмет исследования, без изучения которого невозможно адекватно воспринять информацию исторического источника. Именно в неклассической модели исторической науки применяется принцип признания чужой одушевленности [732]. Неклассический тип рациональности предполагает ответ на вопрос об искренности автора, наличии или отсутствии умышленного искажения реальности (естественно, субъективной реальности автора, а не «объективной реальности истории»). Конечно, этот подход требует более тонкого исследовательского инструментария, который не может быть в полной мере формализован.