Робер Фоссье - Люди средневековья

Но какого труда?

Моралисты или философы XII–XIII веков, более или менее уверенные в том, что они создают «зерцала мира», хорошо умели разделять объекты труда в зависимости от «сословия», социального рельефа и эффективности. Но они даже не пытались охарактеризовать эргономику. А ведь именно она в конечном счете лучше любого системного рассмотрения дает представление о форме и производительности усилий: работают ли люди даром, за зарплату, за вознаграждение или вовсе не работают, ожидая, пока плод не упадет сам.

Каждая из этих групп заслуживает отдельного рассмотрения. Относительно первых прежде всего на ум приходит мысль о рабстве — о человеческом скоте, который захватывали на поле битвы или в диком набеге и который годился на всё. Традиционная история стыдливо, или трусливо — как угодно, — закрывает глаза на низость греко-римской «цивилизации», на византийское лицемерие, цинизм мусульман и трусость западной христианской Церкви, которая осуждала торговлю «человеческим мясом», но отказывала ему в своем содействии, хотя именно в этой среде когда-то сделала первые шаги. Прославленные Каролинги совершили немало подлых набегов за Эльбу, на земли славян, «esclaves» (рабов), от которых это название получили вереницы невольников, конвоируемые вплоть до исламских земель, или к восточным христианам; чтобы успокоить иногда пробуждавшуюся совесть, эти порабощенные орды наскоро крестили, спеша передоверить заботу об их переправке евреям. Однако не будем задерживаться на этой первой группе: начиная с VIII–IX веков она стала сокращаться, потому что крупномасштабные набеги прекратились, к тому же многие из этих «недочеловеков» получили кто клочок земли, кто постоянную работу при доме. Но прежде всего рабство было нерентабельным: старики, беременные женщины, маленькие дети представляли собой бесполезное бремя, да и убивать непокорных или больных рабов давно перестали. Следовательно, нужно было искать другое решение.

Не станем упоминать в связи с этим, как непрестанно делают, серваж в качестве «наследника» рабства. Это интеллектуальное упрощение, основанное на том, что над частью крестьянства тяготели некоторые повинности правового и, может быть, еще в большей степени, морального характера. Вся эта арена устлана мертвыми идеями, и мне кажется, что я далеко уклонюсь от темы, если задамся вопросом о происхождении статуса этих ущемленных, «привязанных» (таково значение слова servi) людей. Помимо того, что я убежден: вопреки утверждениям, идущим от Маркса и Блока, это состояние никогда не было всеобщим, к тому же оно очень быстро распалось, — я добавлю, что природа труда серва идентична природе труда свободного крестьянина, не считая некоторых личных повинностей, которые я рассматривать не буду. Так что пусть формальные суждения коллекционируют юристы: все эти труженики с вилами в руках или в виде костей, смешавшихся на кладбище, одинаковы.

Но работников, чей труд не оплачивался, мы можем встретить и в лоне семьи. В семейной группе — в основном крестьянской, реже ремесленной — труд жены, сына, братьев компенсировался только общим доходом группы; каждый действовал в коллективных интересах и только в соответствии со своими возрастом и силами.

Правда, последняя особенность вводила своего рода распределение труда, но оно появилось не сразу и зависело лишь от воли отца или авторитета старшего, так же как отказ помогать группе родственников или друзей в занятии, которое человек сочтет недостойным или скучным, например стеречь свиней или разбрасывать навоз, в худшем случае вызывал чей-то гнев или приводил к «лишению десерта». А ведь сама сущность крестьянского труда в том и состояла, что не было иного графика работы, кроме того, какой диктует дневной свет; не было никакого отдыха, кроме изнурения от жатвы или давки винограда; не было иной прибыли, кроме плодов хорошо выполненного труда. И если приходил сосед, чтобы предложить помощь, то эта добровольная услуга расценивалась лишь как акт милосердия, и задачу отблагодарить его за это сообщество возлагало на Бога. Эта предрасположенность к безвозмездному труду и подтверждает расхожее изречение: в средние века кто угодно делал что угодно.

На стыке первого и второго типов труда можно найти и третий тип, понемногу уходящий из нашей практики, — труд без фиксированной оплаты или при оплате едва ли достойной, но приносящий некие выгоды: подарки; полномочия, которые позволяли получать побочный доход; мелкие приобретения за счет собственного усилия, когда это усилие порой совершалось в личных интересах, менее бескорыстно. Диапазон очень велик: к людям подобного труда относились «министериалы», то есть домениальные чиновники или счетоводы, а также капелланы, личные стражники и все, от подручного старьевщика до деревенского рыцаря, кто, без графика работы и жалованья, жил на то, что получал благодаря «должности», — часть взимаемых пошлин, дары и приношения верующих, что-нибудь удачно отобранное или украденное. Несомненно, из числа таких «служащих» и набирали «друзей» — людей, обязанных патрону, всех, из кого состояла familia , casa , о которой я говорил выше, связанных, особенно в городе, с господином, одарявшим их дружбой и доверием.

Настает черед группы, которая кажется нам самой близкой: тех, кто за свой труд получал зарплату. Эта группа настолько многообразна, что, возьмись я описывать всех, я бы создал полную картину средневековой экономики. Поэтому ограничимся общими чертами. Этим работникам платили за то, что они делали на благо своих нанимателей. В деревне это были «поденщики», которым поручалась только такая работа, где они могли применять физическую силу, — брасье, мануврие [20] Brassiers, manouvriers — батраки, работающие руками (bras, mains), то есть без плуга и тяглового животного (Прим. ред.). , бордье [21] Bordiers — мелкие арендаторы, от borderie — мелкое держание (Прим. ред.). . Это свободное, но бедное крестьянское меньшинство не создавали, но поддерживали некоторые монашеские ордены, такие, как цистерцианцы, мало склонные пускать на свои земли крестьян-держателей, которых они считали слишком требовательными или слишком непокорными. Но последние находились в положении, которое нам трудно представить: либо они возделывали собственные земли, что включает их в разряд бесплатных работников, о котором я уже говорил, либо арендовали землю, но в этом случае от их труда, за вычетом необходимого, выигрывал землевладелец, поскольку в качестве «арендной платы» они вносили оброк, натурой или деньгами. Да избавят меня от необходимости посвящать целые страницы чиншу, добавочному чиншу, агриере [22] Agrière — натуральный оброк, пропорциональный урожаю (Прим. ред.). , комплану [23] Comptant — арендный договор, обязывающий арендатора производить посадки, чаще всего винограда (Прим. ред.). , испольщине, издольщине, аренде и так далее; я воздержусь и от рассказа о трудовых «повинностях», кстати, становившихся из века в век все менее тягостными, которые добавлялись к оброку: барщинном труде на пашне, в винограднике, гужевой и охранной повинности. Целая отрасль нынешней исторической литературы изобилует описаниями такого количества региональных или временных их разновидностей, что мне не хватило бы для них места, поэтому пусть уж они радуют авторов монографий. Нужно ли рассматривать таких работников как «оплачиваемых»? Да, ведь если платили они, то платили им, но в такой форме, которая нас бы удивила: их защищали, их судили, им открывали доступ на «общие», продовольственные территории или помещения, пропуская туда их зерно, скот или древесину — в места, которые сегодня, но с XIV века, принадлежат государству.