Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Постепенно, однако, необходимость принимать компромиссные решения, ощущение оторванности от по-настоящему значительных событий мировой современной литературы [633]и, главное, невозможность выносить условия советской жизни, которые Куллэ фиксирует в дневнике с поразительной осведомленностью и трезвостью, делают его внутренние рецензии крайне озлобленными и для издательства в сущности бесполезными: «…редко можно встретить даже в океане современной халтурной литературы более банальное, бледное, никчемное и нехудожественное произведение, чем этот роман, доводящий до гротеска, нарочитого уродства обычно не слишком яркую манеру английских писательниц. <���…> Не переводить эту книгу надо, а предъявить иск сочинительнице и издательству „George Doran Company“ в Нью-Йорке за нанесение увечий читателю» (внутр. рец. от 14 января 1927 г. на: Джейн Ингленд «Красная земля» — England Jane «Red Earth», 1926); «Следовало бы поставить два электрических стула, без всякой жалости посадить на один автора, на другой издателя и убить, а читателю за отвагу выдать миллион долларов, если он не умрет от тоски до конца чтения» (внутр. рец. от 4 января 1928 г. на: Паулина Смит «Церковный служка» — Smith Pauline «The Beadle», 1926); «„Гениальные евреи“, посрамленные янки, грошовое „обличение“, благородство до отказу, героизм потрясающий, страсти чуть ли не африканские и пошлость, пошлость, пошлость. Книга не выше и не ниже уже давно известных халтур этой глупой дамы из еврейских кварталов Нью-Йорка. Но Езерская имеет свой крут читателей у нас. В библиотеках на нее есть спрос. И если не „Время“, то другое издательство непременно переведет эту книгу и она будет иметь успех, как и предшествующие, ибо наших читающих девиц и дам будет от нее не отогнать. <���…> Если издательство уже приняло на себя дважды грех издания переводов этой пошлятины, то почему бы не сделать этого третий раз, тем более, что сбыт обеспечен?» (внутр. рец. от 5 декабря 1927 г. на: Андзя Езерская «Надменная нищенка» — Jezerska Anzia «Arrogant Beggar», 1927); «От первой до последней страницы все так бездарно надумано, так переполнено избитыми описаниями и разбавлено претенциозной болтовней об „эросе“ и негрской экзотике, что читатель не в силах одолеть тошноты и отвращения. <���…> Ужасно пошлая фабула. А исполнение ее еще хуже. Тоскливо и бездарно. Нет, не следует переводить этой чепухи. Довольно у нас халтуры и без этой книги» (внутр. рец. от 28 декабря 1927 г. на: Рашильд «Жонглерша» — Rachilde «La jongleuse», 1900). Куллэ становится все более желчно враждебен западным беллетристам, массовому отечественному читателю, советской критике («наши патентованные готтентоты с их громким требованием „пролетарской идеологии“ от писателей всех времен и народов» — внутр. рец. от 11 января 1927 г. на: Томас Бёрк «Солнце в зените» — Burke Thomas «Sun in Splendour», 1926) и даже издательству «Время» («Если издательство считает возможным издавать такого сорта „уголовно-сыщицкую“ литературу, сбыт книги обеспечен» — внутр. рец. Р. Ф. Куллэ от 28 апреля 1927 г. на: Десберри Лоуренс «Голубой луч» — Desberry L. H. «Des blaue Strahl», 1922). Последние сохранившиеся в архиве «Времени» отклики Куллэ датированы началом 1928 года [634].

Пытаясь предварительно в начале статьи охарактеризовать «беллетристический» период истории «Времени», мы отметили, что причины принятия издательством к переводу той или иной книги невозможно объяснить, исходя только из внешних обстоятельств нэповского литературного поля — реальные причины более многообразны и обнаруживаются в области личного этоса и культурного вкуса рецензентов издательства, их внутренних компромиссов с внешними «рядами» советского литературного поля двадцатых годов, прежде всего с доминирующим влиянием массового читателя и цензуры. Обращение издательства «Время» к современной, в основном новейшей, переводной беллетристике позволило ему достичь к 1926 году положения одного из самых экономически мощных ленинградских издательств [635]и объективно сыграть свою роль в истории русской литературы двадцатых годов, ставшей на время «родиной переводов»: никогда ни раньше, не впоследствии советское производство переводной книжной беллетристики не было так синхронизировано с западным. Однако на уровне деятельности издательства как сообщества «беллетристический» период его истории оказывается историей поражения: обращение к литературе для масс вынуждает внутренних рецензентов к отказу от личного суждения, исходящего из их собственного культурного вкуса, который составлял основу их самоидентификации в пореволюционной советской современности (и, в частности, их идентификации со «Временем» как сообществом, которое давало им возможность хотя бы компромиссной личной автономизации). Пытаясь встать на точку зрения массового читателя и найти внеэстетические критерии для оценки беллетристики, а также предусмотреть возможные цензурные претензии, Н. Н. Шульговский и Р. Ф. Куллэ приходят к сходным выводам о необходимости судить бульварную книгу по социальным критериям (развлекательности, занимательности, успеха, цензурности, значимости как социального документа и проч.), однако эта точка зрения лишает их основания для личного суждения о книгах. В сущности, они оказываются в положении, родственном положению советских писателей, которые, заняв позицию «ремесленника», «спеца», пытались интериоризировать «социальный заказ», признать благотворность его давления. Шульговского это приводит к бесплодному и часто производящему невольное пародийное впечатление разыгрыванию диалогов между разными равно ему чуждыми и плохо понятными инстанциями оценки (читателя, цензуры, критики), Куллэ — к желчной враждебности по отношению не только к массовому советскому читателю, иностранным писателям-беллетристам, критике и цензуре, но и к издательству «Время» и в конце концов к социальному краху.

В 1928–1929 годах «беллетристический» период истории «Времени» подошел к завершению. Резко сократилось количество внутренних рецензий: за эти два года было отрецензировано 67 произведений иностранной художественной литературы, тогда как за один 1926 год их было без малого 200; за 1930–1931 годы в архиве издательства не сохранилось ни одного внутреннего отзыва. Если в 1927 году «Время» выпустило 48 переводных книг, в 1928 году — 31 (не считая первых томов собрания сочинений С. Цвейга), то в 1929 — только три, а в 1930 — две. Для этого были известные внешние причины — взятый Главлитом в 1928–1929 годах курс на окончательное уничтожение негосударственных издательств (в частности, сокращение их планов в области наиболее прибыльной переводной беллетристики, требование представлять весь план на год вперед, что лишало их возможности оперативно выпускать новинки, расширение для них цензурных запретов, в частности, на все книги, стоявшие в планах Госиздата, и проч.) и невозможность оперативно получать книжные новинки из-за границы, как раньше, по частным каналам [636]; однако этот факт может быть рассмотрен и как внутренний крах сотрудников издательства середины двадцатых, занятых отбором (а также переводом и редактированием) иностранных книг для массового читателя, как истощение их ресурсов адаптации к литературному нэпу.