Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.11

Чертова эта сбруя весит больше, чем рыцарские доспехи

С первой же минуты, еще в тренировочном бассейне, я понял, что карьера аквалангиста — это не мое, однако нужно было выполнить все пункты программы. Ощутить, как и когда закладывает уши при спуске. Посмотреть, как играют на дне солнечные блики и как выглядит снизу зеркало воды. Найти границу между светло-голубым и темно-синим. Дождаться, когда наверху проплывет моторная лодка и понять, как под водой слышится работа двигателя. Увидеть, насколько зарос водорослями утонувший полвека назад якорь. И так далее.

Поскольку я новичок, со мной рядом все время находился инструктор, замечательный канадец, влюбленный в море. Он очень радовался, какой я бойкий да неугомонный — и туда мне надо, и сюда.

И вот сидим мы с ним на дне морском на коленках, у нас перерыв. Думаю: сейчас сдохну. Люто ненавижу и море, и всех на свете рыб, и лично Эраста Петровича Фандорина. Под костюмом противно щекочется холодная вода. Ужасно хочется вон отсюда, но нельзя, осталось уяснить еще два пункта.

И тут мой энтузиаст достает какой-то подводный фломастер и, подмигнув, пишет на дощечке: i see you love it!

У меня от негодования пузыри изо рта, трубка выскочила. Долго потом ловил шланг локтем, как учили на инструктаже.

И задумался я о том, как плохо понимаем мы тех, кто рядом с нами; как иногда с точностью до наоборот интерпретируем их настроение и поведение.

Мы все — во всяком случае, большинство — живем наподобие водолазов, причем не аквалангистов, а тех, которые смотрят на внешний мир через окошечко в скафандре. Видим, как пучеглазые рыбы что-то шепчут нам своими коллагеновыми губами, но ни черта не понимаем; пугаемся безобидных осьминожьих чернил и не боимся барракуду, потому что она похожа на мирного судака; хватаемся за цветок, а он режет нам пальцы.

Скажите, а с вами случались смешные недоразумения подобного рода?

Из комментариев к посту:

oude_rus

Выражение I see you love it! часто используется в саркастическом смысле.

Так что, может, не так все и плохо.

borisakunin

О нет. Он был за меня по-настоящему счастлив и звал на следующий день продолжить знакомство с пучинами. Говорил, что нечасто встретишь такого прирожденного водолаза… Брррр.

m_klapatnyuk

Когда мне плохо, я сижу за компьютером с ровно выпрямленной спиной, когда хорошо — разваливаюсь и растекаюсь по столу.

Соседка по кабинету как-то раз сказала, глядя на мою "идеальную осанку" и прямую спину: "Вот! Видно, что на тебя не давят никакие проблемы!".

4 декабря, 13:37

На наших глазах в Украине разворачиваются драматические события, исход которых пока неясен, однако при любом повороте — выгонит ли Майдан Януковича или же Янукович задавит Майдан — ясно, что украинцы к России будут относиться хуже, наши страны отдалятся друг от друга. Ни украинская власть, ни украинский народ не простят России вмешательства (или попытки вмешательства) в свою жизнь.

Но я хочу поговорить с вами не о тяжелой ошибке, которую совершил Путин. Меня занимает глубинная причина этой ошибки. Вот зачем нам всё это: чтобы соседи непременно занимали подчиненное положение? Почему для российского режима так важно любой ценой удержать их в зоне своего политического влияния? Почему страны, отказывающиеся повиноваться Москве, немедленно становятся нашими врагами и к ним применяются жесткие санкции? Только не надо про экономические выгоды имперского статуса. Эту сателлитность оплачиваем мы, из своего бюджета — льготами и поблажками.

Совершенно из той же оперы все дипломатические дуэты с самыми отвратительными диктаторскими режимами, которые Россия упорно поддерживает и защищает от мирового сообщества.

Причина такого поведения ясна: это фантомные боли имперского сознания, жалкие попытки собрать ошметки былого советского величия. Только ведь ни черта у наших правителей не выйдет кроме ущерба для российской экономики и репутации. Никакой империи они не восстановят.

Знаете почему?

Расскажу одну историю из времен моей юности. Вернее, перескажу содержание одного давнего разговора.

В двадцать четыре что ли года у меня случилась памятная беседа с одним умным дядькой. Он заведовал управлением (или отделом, не помню) международных связей в министерстве, где я подрабатывал переводчиком. Разумеется, на такой должности он не мог не быть гебешником. Почему-то мне, мальчишке, этот большой начальник симпатизировал, звал выпивать к себе в кабинет, рассказывал всякое интересное, нисколько не важничал. И вот однажды я поговорил с ним начистоту — сказал, что думаю о коммунизме, о родных «органах», о только что начавшейся афганской войне. Выпили мы изрядно, но я никогда не умел пьянеть, поэтому алкоголь ни при чем. Просто дядька был действительно умный, и я захотел понять, что у таких людей внутри — я всегда был любопытен. К тому же я твердо знал, что стучать он не станет, не того калибра человек.

Он не удивился моим юношеским наскокам, а произнес целую речь. Очень складную — будто заранее приготовленную. Наверное, он когда-то составил ее для самого себя в качестве этического обоснования собственной жизни. Слово «империя» мой собеседник не употреблял, он говорил «держава». Я потом воспроизвел этот дискурс в романе “Vremena Goda”, вставив его в уста одного похожего персонажа, так что возьму из текста:

«— Такая у нас страна. Исторически, энергетически, духовно. Одно слово: держава. Миссия всякой державы — собирать вокруг себя народы. Не сосать из них соки, а питать своей кровью. Мы, Советский Союз, так всегда и делали… Полтысячелетия наши предки Третий Рим строили. Хорошо ли, плохо ли, но с полной отдачей. Не жалея живота своего. Православие-самодержавие или социализм-коммунизм — неважно, как называется идеология. Суть в том, через какую точку проходит силовая ось мира. Вокруг какого стержня земля вертится».

Ну и так далее. Мой коммунист и полковник (а может, и генерал) КГБ говорил с глубокой убежденностью, обычно насмешливые глаза горели мистическим огнем. Его речь была длиннее, чем вышеприведенная. И экспрессивней — из-за большого количества мастерски использованной обсценной лексики. Я вдруг увидел, как остроумец и бонвиван превращается в жреца некоего могучего и грозного культа. (Кто читал мои романы про товарища Октябрьского, примерно представляет, что я имею в виду).

Разговор произвел на меня сильное впечатление. Не думаю, что таких жрецов Третьего Рима в советской номенклатуре было очень уж много, но, видимо, достаточно. Иначе СССР не смог бы, вопреки физике и математике, соперничать с Западом на протяжении сорока с лишним лет — пока не надорвался под неподъемной ношей.