Александра Толстая - Жизнь с отцом

"Приходит в голову сомнение, хорошо ли я делаю, что молчу, — прорывается у отца в записной книжке, — и даже не лучше ли было бы мне уйти, скрыться, как Буланже. Не делаю этого преимущественно потому, что это для себя, для того, чтобы избавиться от отравленной со всех сторон жизни. А я верю, что это перенесение этой жизни и нужно мне" (2 июля).

"Все так же мучительно, борюсь, но плохо борюсь! Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду — стыд и страдание" (3 июля).

И опять от 6 июля: "Помоги мне, Господи. Опять хочется уйти. И я не решаюсь, но и не отказываюсь. Главное, для себя ли я сделаю, если уйду. То, что я не для себя делаю, оставаясь, это я знаю. Надо думать с Богом. Так и буду".

Из семи стражников остались на усадьбе двое. В комнате, рядом с передней, поселился неуклюжий, широкий человек с револьвером на боку. Другой жил в людской. Они внесли запах дегтя, махорки и вообще чего-то нечистого, грубого…

В Гнумонте обнаружилась крупная кража леса — 129 дубов. Улики против крестьян были недостаточные. Все просили мать прекратить это дело. Крестьяне приходили к отцу за заступничеством. Он говорил с матерью, но она была неумолима.

"Неприятно, что земский начальник оправдал крестьян за порубку 129 дубов, — пишет мать в записной книжке, — и за неотработку. Подаю в съезд".

Сыновья, Андрей и Лев, поддерживали мать.

— Ну что ж тут делать, — говорил Лев, — или надо ничего не делать, от всего отстраниться, как сделал пап? или надо хозяйничать как следует. Нельзя же допускать, чтобы мужики все растаскивали.

Так как отец старался всегда защитить крестьян, просил мать, чтобы она прощала им штрафы, стражники враждебно относились к нему.

— Ну что же это, ваше сиятельство, — говорили они матери, которую считали настоящей "барыней" и уважали. — Что же это такое? Мы работаем, стараемся, отваживаем мужиков от воровства, а граф им прощает, повадку дает. Как вам будет угодно, так не годится…

Я негодовала, слушая такие разговоры. "Выгнать их отсюда! — думала я. Выгнать! Чтобы духу их не было в Ясной Поляне!"

А отец старался по-человечески подойти к стражникам, добраться до их души.

— Семья есть? — спрашивал он.

— Как же, есть: жена, двое детей, — оживлялся стражник.

— А зачем на такую нехорошую должность пошел? — продолжал расспрашивать отец.

— Есть, пить надо, — уклончиво отвечал стражник.

Помню, в последний год пребывания у нас стражников у меня вышла с ними большая неприятность. Отец в это время гостил у сестры Тани.

Стражники поймали на пруду крестьянина Ефима Орехова. Он сетью ловил рыбу. Большой пруд всегда считался у нас в общем владении с крестьянами. Сторона, примыкавшая к деревне, принадлежала крестьянам, к усадьбе — Толстым. Трудно, разумеется, решить, где ловил рыбу Ефим. Стражник его взял, отнял сеть и привел в контору. Я застала такую картину: Ефим, мокрый, посиневший от холода, стоял перед стражником и просил вернуть ему сеть. Стражник ругался, кричал на него, тряс за плечо и замахнулся, чтобы ударить. В этот момент я вскрикнула:

— Что вы делаете? Как смеете драться!

— Что нужно, то и делаю, — нахально ответил мне стражник.

Все задрожало во мне. Глаза застелило туманом, дыхание сперло.

— Мерзавец! — крикнула я ему не своим голосом. — Немедленно отдайте сеть и отпустите крестьянина.

Стражник беспрекословно исполнил мои приказания, а я пошла объясняться с матерью.

Через несколько дней приехал исправник и потребовал, чтобы я извинилась перед стражником, так как я оскорбила его при исполнении служебных обязанностей. Я вспылила еще больше и написала письмо исправнику, что извиняться перед этим негодяем ни в коем случае не буду и прошу, если он считает нужным, возбудить против меня судебное дело.

На другой день я поехала к губернатору. Меня принял вице-губернатор Лопухин. Разговор был для меня в высшей степени мучителен. Когда я рассказала ему историю со стражником, он с иронической улыбкой заметил:

— Во всей Тульской губернии только в одном имении есть стражники, и это имение — Ясная Поляна!

— Так почему же вы не уберете их?! — воскликнула я.

— Почему? Мы хотели их взять…

— Ну и что же?

Лопухин смотрел на меня, посмеиваясь, с сознанием превосходства своего положения и, может быть, моей глупости.

— Когда мы хотели взять ваших стражников, графиня написала заявление, прося их оставить.

— Что вы говорите?

— Да.

Он показал мне заявление.

— Хорошие документы графиня оставляет в наших руках!

Я вернулась домой совершенно расстроенная и не могла сдержаться. Я долго и резко говорила с матерью, передала ей разговор с Лопухиным, говорила о том ужасном, недопустимом положении, в которое она ставит отца.

Пусть пропадет все, не только несколько дубов, а вся Ясная Поляна, все, все! Нельзя же ставить отца в такое положение!

— Напрасно вмешивалась, — сказал мне Лева. — Попала в глупое положение, и больше ничего. Нельзя позволять мужикам безобразничать на усадьбе!

— Одни неприятности и гадости от тебя, — говорила мать, — я прекрасно знаю, что тебе решительно все равно, если всю Ясную растащат. А я не имею права так рассуждать, у меня дети.

Два года пробыли у нас стражники. Кажется, только после этого случая мам? решила их заменить черкесом. Но положение от этого мало изменилось.

Как ни крепка была отцовская натура, постоянные волнения надломили ее.

В марте 1908 года у него был первый обморок. Он вдруг побледнел, зашатался. Гусев, бывший в комнате, хотел поддержать его, но не мог. И отец медленно сполз на пол. Он потерял сознание. Прибежали мать, Душан Петрович, отца привели в чувство. Но когда он очнулся, оказалось, что он ничего не помнит. Забыл, что был в доме, какие произошли события, потерял представление о времени.

С этого дня обмороки стали повторяться.

Когда я была подростком, я мало видела отца, мне кажется, все случаи, когда он говорил со мной, я знаю наперечет.

Помню, я расстелила карту полушарий в зале на паркете, и, лежа на животе и задрав ноги кверху, смотрела в нее и мечтала. Я старалась на месте синих пятен представить себе безбрежные океаны, вечный снег и лед на полюсах, я мысленно совершала кругосветное путешествие… Вдруг отец окликнул меня:

— Что это ты делаешь?

Я медленно опустила ноги и встала на коленки.

— Учу географию.

— А где же учебник? Так смысла не имеет…

Он не любил, когда дело смешивали с бездельем.

Как-то мне попался Козьма Прутков. Прежде чем читать книгу, я решила изучить помещенную перед текстом биографию писателя. Я только что прошла с учительницей краткую биографию Пушкина.

— Что это ты учишь?

— Биографию Козьмы Пруткова, — отвечала я с важностью.