Юрий Акашев - История народа Рос. От ариев до варягов

Со временем название Русия в Подунавье все более ассоциируется с Хорватией. Например, северо-итальянский автор XVI в. Гваньини, побывавший в Польше и России, в своем «Описании Европейской Сарматии» на месте Хорватии располагает Россию, от которой производит и Расцию – Сербию [632]. Напомним, что жители Рашки (область в Сербии) до сих пор называют себя расциями. В Сербии и Хорватии до сих пор существует особая этническая группа – русины (около 30 тысяч человек; культурные центры – Руски Крстур и Нови Сад), разговаривающие на русинском, близком к русскому, языке. Интересно также заметить, что жители западной Украины еще в ХХ в. называли себя не украинцами, а русинами.

В XIV–XVI вв. западные источники называют всех русских ройсами, рутенами, росанами, роксанами. Например, на карте Мариино Санудо, выполненной в 1320 г. для римского папы Иоанна XXII, рутены помещены на Новгородской земле и между Днепром и Днестром, то есть совершенно ясно, что здесь этим именем назван русский народ [633]. (См. илл. 38).

Илл. 38. Карта Мариино Санудо от 1320 г.

В «Космографии» Пикколомини (папа римский Пий II, 1405–1464) в главе «О Трансильвании» упоминаются «северные роксаны» (roxani), или «рутены» (ruthenos) – два этнонима, относящиеся к одному народу. А в главе «О Рутенах», посвященной восточнославянскому населению, он пишет: «Рутены, которых Страбон знал под именем росанов (rosanos)». Петербургский ученый А.С. Мыльников, изучая этот труд в библиотеке Упсальского университета (Швеция), обратил внимание на то, что некий читатель конца XV или первой половины XVI века на полях, рядом с приведенным выше сообщением сделал пометку: «Russia, Rutheny, Rossani» [634]. Этот факт так же говорит о том, что в средневековой Европе русский народ называли и русью, и рутенами, и росанами. Упоминавшийся выше А. Кранц, сделав обзор территории, занятой в древности славянами, отмечает, что «в настоящее время среди этой нации насчитывается много сильных народов» и на первом месте указывает ройсов, добавляя при этом: «Ройсы, которых по большей части именуют Рутенами» [635].

Проанализированные отрывки из западноевропейских хроник примечательны тем, что даже в позднее средневековье западные русы (фигурирующие под именами ругов, ройсов, рутенов и т. д.) воспринимались как народ, этнически единый с русским (восточными славянами), в то время как чехи, словаки, поляки и некоторые другие, сознавая свое славянское родство с русским народом, тем не менее, очень сильно от него отдалились.

На Руси долгое время не только помнили о своем родстве с западными русами, но вполне осознавали его. Именно поэтому автор «Повести временных лет» в своей «этнографической таблице» дважды повторяет имя русского народа Русь: в первый раз – при перечислении народов восточноевропейских, в одном ряду с чудью, мерей, мордвой, литвой и т. д. и во второй раз – при перечислении народов европейского запада, в одном ряду с англичанами (агняне), шведами (свеи), немцами, римлянами и т. д.

Примечателен и тот факт, что, повествуя об обрах (аварах), как они издевались над дулебами, жившими некогда в Паннонии, и как Бог за это истребил их всех до единого, летописец добавляет: «Есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша, аки Обре» [636]. Почему эта притча сохранилась на Руси? Это может быть понятно, если обратить внимание на то, что Фома Сплитский, живший в XIII в., рассказывая о событиях IV века, упоминает Рутению как область, смежную с Паннонией, а выше уже говорилось о пребывании ругов (то есть тех же рутенов, руссов) и в самой Панонии.

Не только помнил о Дунайской Руси, но и называл ее серединой своей земли киевский князь Святослав, заявивший своей матери Ольге и боярам: «Не любо ми есть в Киевh быти, хочю жити в Переяславци в Дунаи, яко то есть середа в земли моеи, яко ту всѧ бл[а]гая сходѧтсѧ» [637].

В контексте вышесказанного становится понятным один очень любопытный, но не вполне верно комментируемый некоторыми историками документ под названием «Список русских городов дальних и ближних», который вышел из окружения русского митрополита Киприана в конце XIV в. Вот небольшой отрывок из этого документа: «На Дунаи Видычев град, о седьми стенах каменных, Мдин. И об ону страну Дунаа Тернов, ту лежить святаа Пятница. А по Дунаю Дрествин, Дичин, Килиа. А на усть Дунаа Новое Село, Аколякра. На море Карна, Каварна. А на сеи стороне Дунаа, на усть Днестра над морем, Белъгород, Черн, Ясьскыи торг на Пруте-реце, Романов торг на Молдове, Немечь, в горах Корочюнов камен, Сочява, Серет, Баня, Чечюнь, Коломыя, Городок на Черемоше. На Днестре Хотень» [638](см. илл. 39).

Очевидно, память о Дунае как о «середине Русской земли» была жива и в XIV в., поэтому Киприан, хотя и был по происхождению болгарином, упорно настаивал на передаче перечисленных городов русской митрополии.

Илл. 39. Карта к «Списку русских городов дальних и ближних»

А.Г. Кузьмин отмечает, что в составе Хорватии особо выделялась область в долине реки Савы, правого притока Дуная, к которой долгое время совсем не случайно сохраняли интерес галицкие князья, делавшие вклады в местный монастырь; здесь получали уделы изгнанники из Галицкой Руси, искавшие приюта у венгерских королей [639]. При дворах тюрингской знати обычно искали пристанища изгнанники из Киева в XI в., а среди жен в аристократических фамилиях Саксонии и Тюрингии, по наблюдениям того же Кузьмина, очень много «русских» (из какой именно Руси, западной или восточной, происходили эти русские женщины, не уточняется). В конце XI или начале XII века на деньги киевских князей возводится монастырь Святого Мариама в Регенсбурге в Баварии – на окраине бывшего Ругиланда. В середине XIII в. галицкие князья приняли участие в борьбе за австрийское наследство, видимо, руководствуясь какими-то имеющимися на это правами [640].

Хранили на Руси и память об Одоакре – во всяком случае, она была жива еще в XVII в. среди украинцев (южных русов). Когда в 1648 г. Богдан Хмельницкий, «гетман славного Войска Запорожского i всея по обоϊх сторонах Днiпра сущея Украϊни Малоросийскiя» в своем «Унiверсале» обращался ко «всiм украϊнським малоросiянам», призывая их начать войну и поднять оружие на защиту своего Отечества от поляков, он обратился именно к памяти Одоакра – князя «валечных» (то есть воинственных) росов из Ругии: «Кгди ж ежели ветхий Рим, (iже всiх eвропейских градов матерiю нарешися может), многими панствами i монархiями владiвший, i о шести стах чтиридесяти i пяти тисящах войска своeго древне гордившийся, давних оних вiков, далеко меншим, против помененной воϊнственной сили римской валечних руссов з Ругiϊ от Поморiя Балтицкого албо Нiмецкого собранieм, за предводительством князя ϊх Одонацора[выделено мною. – Ю.А .], року по Рождествi Господнем 470, был взятий i чотирнадцят лiт обладаемий, то нам тепер, кшталтом оних древних руссов, продков наших, кто может возбранити дiлности воϊнственной i уменшити отваги рицерской» [641]. А в «Летописи событий в Юго-Западной России в XVII в.», составленной бывшим канцеляристом Войска Запорожского Самоилом Величко, приводится слово на погребение Богдана Хмельницкого, произнесенное его секретарем Самойлом Зоркою в августе 1657 г. Весьма примечательно обращение последнего к покойному: «К тебе обращаю я тщетное слово, возлюбленный нам вождь древний русский Одонацарь…» [642]