Олег Трубачев - К истокам Руси. Народ и язык

Значит, разумнее будет согласиться (см. выше), что скандинавская этимологиядля нашего « Русь»или хотя бы для финского Ruotsiне найдена [184]. Не является выходом из положения случайный вариант скандинавской этимологии, предложенный в свое время Бримом [185]: фин. Ruotsi / русск. Русь – из древнешведского drôt «толпа», «дружина» (в конце концов, как попробовали показать мы выше, нам приоткрывается в слове «Русь» совсем другая этимологическая семантика). Вот и приходит тут на память пророческий приговор Яна Отрембского по всей этой затянувшейся тяжбе (нам напомнил о нем в своей статье С. Роспонд): «Эта концепция(имеется в виду норманнская этимология Руси у Фасмера. – О.Т. ) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой» [186]. Сказано сильно, но чем больше и дальше мы приглядываемся к этому «скандинавскому узлу», тем восприимчивее мы делаемся и к этому горькому суждению. Далее. Когда нас вот уже сколько времени пытаются приучить к мысли, что и название какой-то части Швеции или шведов (?), и свое собственное имя (?) мы получили от финнов, как-то при этом даже не дают себе труда задуматься над социологическим и социолингвистическим правдоподобием этого ответственного акта. Ведь к заимствованию побуждает престиж дающей стороны. А был ли он тогда (более тысячи лет назад!) в нужном размере у небольших и вынужденно малочисленных и небогатых во всех отношениях племен примитивных охотников и рыболовов, которыми были на памяти истории (и археологии) так и не поднявшиеся до уровня собственной государственности финны (ХХ век – не в счет)?.. Значение и вес тогдашней Финляндии (если можно так назвать совокупность разнообразных островков финноязычного населения VIII – IX веков) были для этого слишком незначительны [187]. Ведь финское Ruotsi своей, финской, этимологии не имеет, и искать там ее бесполезно. Вместе с тем связь финского Ruotsi и нашего Русь остается, и ее никто не в силах отменить. Все идет к тому, что объяснить разумно эту связь можно, лишь изменив привычный угол зрения. Но сначала – о финских (в широком смысле) данных.

Финское (суоми) Ruotsi, как уже сказано, значит «Швеция», ruotsalainen значит «швед»; так – в литературном современном финском языке. В народных говорах картина разнообразнее. Например, в севернокарельских говорах ruotsalainen выступает в значении «лютеранин», «финн», карельско-олонецкое ruottši значит «Финляндия», а также «финн», «лютеранин», редко – «швед», тверское карельское ruottšalaiήi – «финн», людиковское карельское ruotš – «финн», «лютеранин», «Финляндия», «Швеция». Таким образом, в отличие от стандартного финского (а также идущего в его русле водского röttsi «Швеция», эстонского Rootsi «Швеция», ливского rùotš-mō «Швеция»), более периферийные, карельские, говоры проявляют любопытную настойчивость, преимущественно обозначая этим словом иной этнос и иное вероисповедание, и в восточном, в значительной степени православном, регионе этим словом обозначены внешние по отношению к нему финны, финны как лютеране. Между прочим, в саамском, диалекты которого разбросаны по скандинавскому Заполярью и нашему Кольскому полуострову, но в более раннее время были, как известно, намного южнее, особенно если иметь в виду Русский Север, соответствующее слово, объясняющееся как заимствование из прибалтийско-финского, обнаруживает как раз значение «русский», «Россия»; «русский язык». Таковы норвежско-саамское ruos'sâa, ruossa, кольско-саамское rŭǒšš Α, кильдинско-саамское rūšš(A). Это последнее значение представлено также исключительно в восточнофинских языках (куда слово, как полагают, было заимствовано из карельского или вепсского): удмуртское (вотякское) d'zutš «русский», коми-зырянское rot's, rut' «русский» [188].

Я понимаю, что и в финноугроведении сильны свои стереотипы, но, взглянув свежим взглядом, мы все же едва ли имеем право отнести фиксацию как раз значения «русский», «Россия» по всей финской периферии– северной и восточной – в разряд новых значений, как это, между прочим, делается и в только что использованном нами финском этимологическом словаре, где, в полном согласии с «северной» школой, речь идет о развитии знчения «русский» из предшествующего «швед-варяг». Вряд ли это способно отменить наше убеждение в том, что периферия обнаруживает и сохраняет прежде всего архаизмы (слова, значения). Недаром сами же авторы финского этимологического словаря признают тот факт, что близкие формы со специальным значением «Швеция», «шведский язык», «швед» попали в те же саамские говоры с более поздней волной заимствований из финского или карельского; таковы саамские ruohta, ruossa, ruotta и др. [189]

Заслуживают внимания данные пермских языков, где лексика этого корня – коми роч «русский», удм. зуч «русский» – столь однозначна семантически. Эти пермские названия русского возводятся еще к общепермскому *roc ´ , которое объясняется заимствованием из прибалтийско-финского, а именно – из уже известного нам названия «жителя Скандинавии» – фин. Ruotsi «Швеция» или его древней формы [190]. От внимательного глаза, однако, не может ускользнуть заминка, возникающая оттого, что засвидетельствовано только значение «русский», а не «*житель Скандинавии», почему пытаются прибегнуть к компромиссу буквально в том смысле, что «первоначально слово *roč´ в пермском языке-основе могло обозначать прибывшего из других краев чужеземца…» [191]. Все-таки немаловажно знать при этом, что, как полагают специалисты, прапермская общность распалась около VIII века. Произошло это вследствие экспансии на Волгу тюркских народов и вызванного ею переселения предков коми дальше на север уже с VI – VII веков [192]. Генезис прапермского *roč´ «русский» разумно датировать, таким образом, временем до расселения и ставить его появление, как и появление родственной (или предшествующей ему) западнофинской формы *rōtsi, в связь с формами, существование которых на Юге к VI – VII векам, по-видимому, уже реально. Я предполагаю распространение к этому времени не только в собственно Северном Причерноморье, но и у славян Подонья и Поднепровья форм, предшествующих историческому Русь, южных по происхождению (см. об этом выше). С одной стороны, это формы, уже практически тождественные историческому, письменному Русь, – *russi, с упрощением первоначальной группы согласных и ассимиляцией, но, с другой стороны, определенное время могли держаться более архаичные формы с аффрикатой *ruksi (см. о них выше) или *rutsi, последнее – уже как бы на полпути к ассимиляции (оба согласных – смычный и щелевой – уже зубные). Вот из такой исторически вполне реальной праформы в языке древнейшей славянской Руси могли быть получены при контактах где-то не севернее Верхнего Поднепровья формы вроде празападнофинского * rōtsi . Прадревнерусское * rutsi , которое должно было трактоваться как * routsi , с дифтонгом (в противном случае мы имели бы * Ръсь , а не Русь ), вполне могло отразиться в виде финской формы с * ō долгим в корне [193].