Олег Трубачев - К истокам Руси. Народ и язык

Сказанное – не пустая констатация. Наоборот, от этого зависит многое дальнейшее, что мы можем сказать еще существенного по истории русского литературного языка. В исследованиях по истории русского языка можно встретить и такой эксперимент, способный привести к заключениям, кстати, прямо противоположным тому, что хотел экспериментатор. Берется, наример, одна статья «Русской правды» – «О татьбе» – как образец древнерусского юридического текста, и делается в общем оправданный вывод, что текст этот довольно темен: «Хотя большая часть употребленных в этом тексте слов представляется знакомой тому, кто знает современный русский язык, точное значение целого остается почти совершенно темным. Одна из причин заключается в том, что из 14 имен этой статьи только шесть не изменили (или почти не изменили) свое старое звучание ( торг , конь , скотина , муж , истец , князь ) . Остальные восемь имен совершенно неизвестны в современном русском языке: татьба , мытник , видок , рота – или имеют другое значение (напр., вост.-слав. продажа «штраф» – русск. продажа ) . Не любопытно ли, что возвышенно-абстрактные вокабулы церковнославянского гимна продолжают жить в современном русском языке… в то время как «народный» или «исконный» словарный состав юридического или бытового языка XIII века всплывает в современном русском языке лишь обрывочно?» (Исаченко А. История русского языка. Т. 1: С начального периода до конца XVII в. 1980).

Отсюда автор этого исследования (Исаченко А.В.) даже делает вывод, что «для развития современного русского литературного языка знание языка древних деловых документов не имеет первостепенного значения». Переходя к языку летописей, этот исследователь отмечает его «неоднородный» состав («цитаты» из живой разговорной речи персонажей, народные пословицы, элементы языка народного творчества). Привлекаемый им далее отрывок из начальной летописи с рассказом о крещении княгини Ольги, по мнению исследователя, за малыми исключениями написан «на чистом церковнославянском языке». И вот окончательный приговор автора: «Этот текст сегодня без труда понятен каждому, кто владеет русским языком и немножечко вчитался в церковнославянский. Если применять степень понятности как масштаб генетического родства языков, то придешь к выводу, что современный русский язык несравненно ближе стоит к церковнославянскому, чем, возможно, к народному языку грамот».

Но ведь это говорит единственно о том, что один из языков, а именно народный язык юридических и бытовых документов, был живым языкоми, следовательно, непрерывно развивался, почему сравнение текста XIII и, скажем, XX в. объективно констатирует как бы «сдвиг по фазе», усложняющий понимание сегодняшнему человеку. Тогда как другой из языков ( церковнославянский русского извода) предстает перед нами и в XII и в XX в. как мертвыйкнижный язык в своей забальзамированной неизменности. Да, он понятен современному культурномурусскому, но лишь постольку, поскольку он вошел в современный русский язык на правах одного из стилей или типов книжной речи. Церковнославянские элементы, как бы ни входили они «в плоть и кровь» литературного русского языка, суть цитаты и культурные заимствования. Отрицать же значение народных текстов и элементов только за то, что их надо «переводить», можно, лишь игнорируя фактор времени и развития. И весь этот эксперимент – еще одна попытка взглянуть на русский язык как на существо, которое жить живет, а головы не отрастило. В споре с этой концепцией помогает уверенность в обязательном для каждого языкового развития еще с дописьменной стадии выделении и оформлении наддиалектных, потенциально литературныхформ языка, и было бы странно настаивать, что именно русский – непонятное исключение из универсального пути развития языков, представляя собой «древнерусский язык в своей диалектной раздробленности» (Хютль-Ворт Г. Там же) с абсолютным вакуумом вместо культурного наддиалекта, который был якобы восполнен пришлым церковнославянским книжным языком.

Опыт истории литературных языков разных стран показывает необходимость серьезно отнестись к их родственной связи с соответствующими деловыми – дипломатическими языками. Это вероятно даже там, где научная традиция привычно ставит вопрос об индивидуальном авторстве одной выдающейся личности, например Вука Караджича – создателя нового сербского литературного языка (Штольц Б. Об истории сербохорватского дипломатического языка и его роли в образовании современного литературного языка. 1973).

Итак, помышляя в своих рассуждениях, казалось бы, только о единстве, мы на самом деле обрели великое противостояние народного русского языка и церковнославянского, противостояние, которое наложило свою печать на русский литературный язык навсегда. Это удивительное явление нашей культурной истории, как и все истинно большое, несло в себе и утраты, и приобретения. Вместе с тем, хорошо понимая смысл определенных утрат собственной самобытности, связанных с иноязычным выражением привнесенной книжной христианской культуры, мы все больше проникаемся величием культуры, которую несло с собой письменное слово.

Если бы меня спросили, какие проблемы из всей обширной науки славянской филологии привлекают меня более всего, я бы назвал две равновеликие проблемы – происхождение славянских языков и народов и возникновение славянской письменности. Наша книжная старина хранит сказания о начале славянской письменности, и это уже само по себе замечательно. Мне, например, неизвестны сказания о возникновении германскойписьменности… Считается, что именно германские племена опрокинули Западную Римскую империю, что не помешало им затем принять из рук Рима не только христианство, но и латинское письмо. Казалось, такая же естественная судьба ждала и славян, живших в тени мощной грекоримской культуры.

Но случилось другое. В 60-е годы IX столетия один человек, блистательный ученый Константин Философ, в монашестве – Кирилл, впервые сложил буквы славянского письма. Славянские книжники всегда умели гордиться этим великим культурным актом. Медленному вырастанию греческого алфавита из восточного письма они противопоставляли славянское письмо, которое создал «един свят муж». Возникновение латинского письма из западногреческих алфавитов тянулось столетиями, и здесь также нет авторства, нет печати гения. У нас вообще не так много таких точных великих культурных дат древности, как эта: вот уже 1132 года мы пользуемся славянской азбукой. Это письмо, созданное в Моравском княжестве, было с самого начала адресовано всемславянам. Наша начальная летопись хорошо видела и этническое единство всех славянских племен («а се язык словенеск»), и единство славянского письма («тем же и грамота прозвася славянская»).