Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Так за что их так не любили? Может, как раз за то, что они не ленились, не попрошайничали и не пьянствовали? Или за то, что одевались не как все и коверкали русскую речь? Что ж, уже перепись 1910 года показала: столичные евреи очень быстро утрачивают традиционную бытовую культуру, без малого половина из них считает русский язык родным, и вообще по темпам ассимиляции они находятся на одном из первых мест среди национальных общин Петербурга.

Однако, несмотря на всё это, отношение к евреям изменилось мало. Они по-прежнему были париями. К примеру, Леон Бакст, прославившийся на весь мир благодаря дягилевским «Русским сезонам» и в 1910-е годы удостоенный во Франции ордена Почётного легиона, у себя на родине оставался всего лишь евреем, которому по закону о черте оседлости было заказано возвращение в Петербург. После резких протестов общественности распоряжение в отношении знаменитого художника всё же отменили, но сам он, глубоко оскорблённый, навсегда отказался хотя бы на день вернуться на родную землю и предпочёл жить и умереть эмигрантом.

Параллельные заметки . В России этническая принадлежность всегда имела не меньшую значимость, чем имущественный уровень и сословный статус. Всё остальное — личные качества, профессия, политические убеждения, если таковые вообще имелись, — обладало лишь второстепенным значением.

В полиэтничной стране столь большое внимание к национальности соседа, сослуживца или просто прохожего чревато весьма опасными последствиями, поскольку дробит огромную нацию на национальные осколки. Видимо, архиепископ Феофан Прокопович, верный соратник Петра I, понял эту опасность одним из первых, а потому придумал слово «россияне», которое могло бы объединить нас всех. Однако по-настоящему неологизм не прижился. Причём, если в ««Толковом словаре русского языка» (М., 1939) под редакцией Дмитрия Ушакова слово ««россияне» фигурировало как ««старин., офиц., торж.» обозначение понятия ««гражданина российского», то в ««Словаре русского языка» (М., 1970) под редакцией Сергея Ожегова этому слову уже не позволено было иметь даже старинную, официальную и торжественную окраску, его попросту превратили… в ««то же, что русский».

Когда президент Борис Ельцин называл сограждан ««россиянами», это казалось свежо и необычно. Но привыкнуть к новому обращению мы снова так и не успели, в лексиконе следующих президентов, Владимира Путина и Дмитрия Медведева, это слово, к сожалению, почти не встречалось.

Начиная с Петра I, самодержавие проводило двойственную национальную политику. С одной стороны, оно давало иностранцам значительные преференции в карьере, жаловании, обзаведении жильём, развитии предпринимательства (что, впрочем, не могло не вызывать раздражения среди коренного населения империи), терпимо относилось к неславянским религиозным верованиям. С другой стороны, оно открыто выражало крайнюю неприязнь к инородцам и ничуть не стеснялось собственной ксенофобии.

Сам первый император благожелательно относился только к христианам. Остальных не терпел. Особенно евреев. Личный механик царя Андрей Нартов в своих «Достопамятных повествованиях и речах Петра Великого» рассказывает: «О жидах говорил Его Величество: “Я хочу видеть у себя лучше магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они — плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю. Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают"» [23. С. 270].

При Николае I Петербург для евреев оказался закрыт, как никогда прежде. Едва придя к власти, новый царь уже в 1826 году отдал распоряжение, согласно которому евреи, жившие в столице «без всякого дела», подлежали высылке (правда, это касалось только своих, а не иностранных евреев, в том числе выходцев из Польши). На следующий год появились правила, согласно которым евреи имели право пребывать в Петербурге не более шести недель, в исключительных случаях — не более полугода. «В дальнейшем изгнания и высылки следовали одна за другой, причём они нередко сопровождались дополнительными санкциями. Так, в 1838 г. евреи с просроченными паспортами были отданы в арестантские роты. Иногда высылка на место постоянного жительства заменялась ссылкой в другую губернию» [30. С. 92].

При Александре II «в Прибалтике дети должны были забыть родной язык. Сначала в университетах, затем в гимназиях и, наконец, в начальных школах обучение должно было вестись только по-русски. Униаты в Польше были официально объявлены православными, упорствовавшие сечены плетьми и заключены в тюрьмы… На территории Польши польский язык был вычеркнут из программы школ всех уровней. Названия улиц и даже вывески магазинов разрешались только на русском языке. Всем “инородцам” запрещалось приобретать земельную собственность» [33. С. 242]. И конечно же, особо жестокой дискриминации подверглись опять-таки евреи. Их «насильственно выселили из внутренних губерний, заперли в черте оседлости и даже там, где они составляли большинство, ввели для них процентную норму при поступлении в гимназии» [33. С. 242].

Ещё большим ксенофобом слыл Александр III. В 1887 году была введена норма приёма евреев в средние и высшие учебные заведения: для обеих столиц квота равнялась трём процентам (в черте оседлости — десяти процентам, в губерниях за чертой оседлости — пяти). Сама же черта оседлости так и не была отменена вплоть до падения самодержавия. И, наконец, самое страшное — при попустительстве, а подчас и прямом подстрекательстве администрации Александра III в российской провинции прошли первые еврейские погромы. В 1891 году, беседуя с варшавским генерал-губернатором И.В. Гурко, царь высказался предельно откровенно: «В глубине души я всегда рад, когда бьют евреев. И всё-таки не надо допускать этого» [15. С. 40]. Понять это высказывание было нетрудно: как же не допускать того, что так радует государя?

Сергей Витте в «Воспоминаниях» неоднократно рассказывает о юдофобстве обожаемого им императора. Вот всего один характерный пример: будучи министром финансов, Витте запросил о выдаче ссуды некоему Рафаловичу, но монарх решил отказать, и лишь по той причине, что «…вообще не видит, для чего выдавать различные ссуды жидам». «Я доложил, государю, — продолжает мемуарист, — что, собственно говоря, Рафалович не был жидами, что ещё отец их был православный. Но, конечно, мои возражения были не по существу» [8. Т. 1. С. 236].

Параллельные заметки . Сталин, как достойный продолжатель имперского наследия самодержцев, тоже страдал острой формой антисемитизма. Приведу всего одно свидетельство. 1 декабря 1952 года — как раз в разгар дела «о борьбе с космополитами», направленного против советских евреев, — сталинский нарком Вячеслав Малышев занёс в дневник откровение вождя, услышанное на очередном совещании: ««Любой еврей — это националист, это агент америк[анской]разведки… среди врачей много евреев-националистов» [22. С. 140–141].