Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

-- А, красотка, -- крикнул он женщине, -- иди ко мне! У тебя такие телеса, что на целую когорту солдат хватит. Как раз в моем вкусе!

Шатаясь, он заковылял к столу. Один из мужчин, сопровождавших женщину, преградил ему путь. Гатерий отшвырнул его так, что тот упал, и схватил женщину.

-- Иди сюда, красавица. Покажись. Получишь три золотых...

Второй мужчина бросился на Гатерия, тот зашатался, но опять одержал верх. Этот пьяница отпихнул обоих. всей тушей кинулся вперед и схватил женщину за плечи, задев при этом ее белокурый локон. Женщина визгливо крикнула, но было поздно. Парик свалился, открыв лоб, покрытый рыжеватой щетиной. Оба провожатых молниеносно закрыли женщину плащом и скрылись за занавеской.

Гости были поражены. Луций тоже. Лицо без парика показалось знакомым. Он слышал где-то и этот резкий голос. Нет, нет, он, конечно, ошибся! Этого не может быть! Но ведь поговаривают, что вот так он и ходит по тавернам, забавляется этим маскарадом...

Прежде чем Луций успел додумать, откинулась занавеска и трое посетителей предстали в новом обличье: наследник императора Калигула и с ним его товарищи по ночным кутежам, известные актеры Апеллес и Мнестер. Гатерий в отчаянии взвыл и убежал.

Гости повскакали с мест. Они восторженно приветствовали всеобщего любимца:

-- Слава Гаю Цезарю! Приветствуем тебя, наш любимец! Садись к нам! Окажи честь! Выпей с нами! За счастье вновь видеть тебя!

Наследник поднял руку в приветствии и улыбнулся:

-- Веселитесь, друзья! Все вы мои гости!

-- О, мой Гай! -- воскликнул Луций и, раскрыв объятия, поспешил навстречу Калигуле. Тот сощурился:

-- Смотри-ка! Луций Курион!

И он протянул руки Луцию и подставил ему щеку для поцелуя.

-- Какое счастье вновь видеть тебя после стольких лет, мой драгоценный Гай! Не окажешь ли мне честь...

Калигула прошел к столу Луция, поздоровался с Примом Бибиеном и улегся напротив Луция. Обоим актерам он приказал занять места подле себя.

-- Вина! -- крикнул Луций все еще трясущейся от страха Памфиле.

-- Ты позволишь, мой дорогой, выпить с тобой за счастливую встречу?

Калигула рассмеялся:

-- С радостью. Запарился я в этих тряпках. Ну и дерзок же этот толстопузый. Как его зовут?

-- Ты перевоплощаешься превосходно, лучше, чем мы, актеры, о божественный... -- смело вмешался Мнестер.

-- У тебя походка легкая, как у женщины, твои жесты великолепны, -вторил ему Прим.

-- Как зовут того человека? -- обратился Калигула к Луцию, делая вид, что не узнал Гатерия.

"Жизнь Гатерия висит на волоске, -- подумал Луций, -- но ведь он пьян". Луций забормотал:

-- Я не знаю, дорогой мой, ведь я давно не был в Риме... Какой-то пьяница...

-- Гатерий Агриппа, сенатор, -- раздался голос сзади.

Жестокая усмешка искривила рот Калигулы. Он не спускал глаз с Луция.

-- Ты не знаешь Гатерия Агриппу? Ты за три года забыл его лицо? Быстро ты забываешь. Но не бойся за него, Луций. Он был сильно пьян. Я прощу его.

Памфила сама наливала из амфоры в хрустальные чаши самосское вино. Луций был красен. Он чувствовал, что не угодил Калигуле. Вино как нельзя кстати. Он повернулся к статуе богини Изиды, любимой богини Калигулы.

-- Ты всегда великодушен, мой Гай. Вот я приношу жертву могущественной Изиде и пью за твое здоровье!

Чаши зазвенели. Луций развлекал будущего императора рассказами о Сирии, стараясь быть занимательным.

Лупанар "Лоно Венеры" продолжал жить своей жизнью. Неистовые пляски кончались всегда тем, что танцовщица падала в объятия кого-нибудь из гостей. Вакханки были пьяны. Безверие, которое принесли сюда с собой римские аристократы, по мановению Дионисова тирса обернулось наслаждением.

Калигула предложил обоим актерам развлекаться, как им угодно. Апеллес присоединился к приятелям, сидящим за одним из столов. Мнестер выбрал египтянку. Прим удалился с белокожей гречанкой.

Оставшиеся, Калигула и Луций, будто и забыли вовсе, зачем пришли сюда. Старые друзья! Они встретились после трех лет разлуки. Какая радость! Какое согласие между ними! То один. то другой в горячем порыве стиснет руку друга, а на лицах играют улыбки, дружеские, льстивые речи тонут в звуках грохочущей музыки.

Начало лицемерной игры было великолепно!

Калигула притянул Луция к себе и заговорил веселым, сердечным тоном.

-- Ах, друг, если бы ты знал, как я завидовал тебе на состязаниях! Просто зеленел от зависти, когда тебе удавалось метнуть копье на десять шагов дальше, чем мне. Как далеко ушло то время? Какой глупой и детской кажется мне теперь эта давняя зависть!

Луций не ждал такой откровенности. Не ждал и такого теплого, дружеского тона. Обеспокоенный, напряженный, он прикрыл глаза, пряча недоверие.

-- Я счастлив, что ты говоришь это, мой Гай...

-- А каким цыпленком я был по сравнению с тобой в метании диска или в верховой езде, -- смеялся наследник, похлопывая Луция по плечу. -- Ты очаровывал тогда, очаровываешь и теперь, и по праву. Твоя речь в сенате была великолепна...

Луций льстиво заметил:

-- Перестань, дорогой! Меня радует твое великодушие, но я не могу допустить, чтобы ты хвалил мою речь. Копье и диск может метать любой пастух или гладиатор. Но ораторствовать? Кто же может сравниться в риторике с тобой? Твоя дикция, твои паузы... О, ты прекрасный оратор!

Луций распинался в похвалах искренне, потому что Калигула действительно был замечательным оратором.

-- Если бы выступал в сенате ты, то сами боги должны были бы рукоплескать!

Наследник был польщен. Похвала казалась искренней, но от Калигулы не укрылось и раболепие Луция. Он усмехнулся: "Вот видишь, ты, независимый республиканец, стоит тебя приласкать, а ты уж и ластишься, как кошка, спину гнешь. Во всем тебе везет, а передо мной ты все равно ничто. Очень, очень разумно тебя купить, выкормыш Катонова гнезда. Древностью рода и умом ты превзойдешь многих".

Вслух он приветливо сказал:

-- Ты дорог мне, как родной брат, Луций!

У Луция вспыхнули щеки. Возможно ли? Правда ли? Честолюбие его ликовало. Но разум отказывался верить. Нет, нет, он играет со мной.

-- Ты не найдешь сердца более преданного, чем мое, мой Гай! -торжественно признес он.

-- Позволь мне поцеловать тебя, -- загорелся Калигула и обнял друга. Он чувствовал, что Луций сбит с толку и взволнован. "Увидим, насколько ты тверд в своих принципах. Что засело у тебя глубже в сердце: твой республиканский род или твое честолюбие, которому я, будущий император, мог бы предложить порядочный куш. Сирийский легион, говорят, тебя боготворит. Да и на форуме плебеи всегда с восторгом приветствовали Курионов. Сенат ты ослепил. Никогда никому не завидовал я так, как тебе!"

Гай Цезарь снял с мизинца перстень с большим бриллиантом:

-- Мой привет твоей Торквате.