Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

-- Ну как я?

Он поцеловал засыпанные мукой губы.

-- Ты не пекарь, а прелесть, Квирина.

Они влюбленно поглядели друг на друга.

-- Фабий! -- послышалось со сцены.

-- Фабий, где ты?

-- Иду!

Она схватила его за руку:

-- Фабий, я боюсь...

-- Чего, детка?

-- Так. Не знаю. Вдруг испугалась... как будто что-то должно случиться... за тебя боюсь...

-- Глупенькая моя. Не бойся ничего. -- И уже на бегу рассмеялся: -- И пеки хорошенько!

Гладиаторские бои во времена Тиберия были преданы забвению. Старец с Капри не желал этой крови. И теперь любые представления стали редкостью. Вот почему такая толчея. Заполнены и места сенаторов, претор уселся в ложе напротив ложи весталок[*]. Ликтор поднял пучок прутьев и провозгласил: "Внимание! Божественная Друзилла!" Приветствуемая рукоплесканиями, бледная, красивая девушка, сестра и любовница Калигулы, уселась между Эннией и Валерией в ложе весталок.

[* Весталкам -- жрицам богини Весты -- в Древнем Риме всегда предоставлялись почетные моста в театрах и цирках.]

Претор подал знак платком. Зрители утихли. Кларнетисты, непременная принадлежность подобных представлений, затянули протяжную мелодию. Занавес раздвинулся. На сцене была ночь. Пекарня. Мерцали светильники. Пять белых фигур потянулось к середине сцены.

"Открываю заседание коллегии римских пекарей и приветствую великого пекаря и главу коллегии", -- прозвучал густой голос актера Лукрина. Имена приветствуемых потонули в рукоплесканиях, но тем не менее зрители успели заметить, что имена эти что-то слишком длинны для пекарей, слишком благородны. И туники что-то длинноваты.

Нововведения Фабия на этом не кончились: он не признавал старого правила, что только кларнеты сопровождают театральное представление. Ведь есть и другие инструменты. Запищали флейты, зарокотали гитары.

Загудели голоса великих пекарей:

-- Какие новости, друзья-товарищи?

-- Какие ж новости? Все при старом...

Зрители разразились хохотом и аплодисментами. Римский народ был благодарен за самый пустяковый намек. Ха-ха. Все при старом Тибе -подавись! Думай там что хочешь, а глотай!

-- Я строю новую пекарню. У меня будет больше сотни подмастерьев и учеников, -- распинался великий пекарь Лукрин.

-- Ну и ну. Это будет стоить денег...

-- Ну а как доходы, друзья мои?

-- Еле-еле. Худовато. Надрываешься с утра до вечера, орешь на этих бездельников-учеников. А прибыль? Дерьма кусок...

-- Я строю пекарню...

-- Да это уж мы слыхали. А с каких доходов? Где денег-то набрал?

Богатый пекарь понизил голос. Все головы наклонились к нему.

-- Я тут кое-что придумал. Усовершенствование производства, господа. Секрет ремесла. В тесто замешивается половина хорошей муки, а другая половина -- ни то ни се...

-- Черная? Прогорклая? Так это мы уж все давно делаем!

-- Да нет! Ни то ни се -- вовсе не мука. Молотые бобы, солома...

-- Фу! -- отозвался один тщедушный пекаришка. -- Это не годится. Хорошая еда -- прежде всего!

Они налетели на него, как осы.

-- Дурак! Себе-то ты испечешь отдельно, понял?

А тщедушный опять:

-- Я за честность...

-- По тебе и видно!

-- А как же, когда эдил придет проверять товар?

Смышленый пекарь не смутился:

-- Я ему дам... в руку кошель... а там золотые будут позвякивать...

Они остолбенели. Вытаращили глаза. Вытянули шеи.

-- И ты отважишься? Взятку? Так ведь на это закон есть?

-- Засудят!

-- Попробую. А почему бы нет? Мы будем одни. Ночь никого не выдаст...

-- Во имя пройдохи Меркурия расскажи нам потом, как все будет! Возьмет или нет?

-- Расскажу, расскажу, дорогие! И дам вам рецепт этого угощения.

Занавес закрылся. Претор свесился из ложи, ища глазами эдила. Того в театре не было. Осторожный какой! Лучше от всего подальше! Он повернулся к префекту, который сидел рядом с ним.

-- Эдила здесь нет.

Префект нахмурился:

-- Он мне за это ответит!

И добавил:

-- Не нравится мне это! Пересажать бы всю эту сволочь комедиантскую...

-- Подожди, дорогой, с точки зрения римского права для этого пока нет никаких оснований...

Они тихо переговаривались во время перерыва.

Валерия посылала улыбки Луцию. Он видел это, весь сиял от счастья и не замечал никого, кроме нее... Друзилла с равнодушной улыбкой рассказывала Эннии, что брат Калигула очень мил, иногда, правда, немного крутоват, но чего не простишь брату?

Простолюдины, занимавшие верхние ряды, были в напряжении. Возьмет эдил золото? Насчет взяток есть суровый закон. Ох, боги мои, да ты простофиля, вот увидишь, что возьмет! Они бились об заклад: возьмет -- не возьмет.

Ударили в медный диск. Четыре пекарских ученика большими мешалками месят тесто. Ритмично, под музыку, они ходят вокруг бочки, как лошади вокруг жернова, в такт музыке вращают мешалками и поют:

Тесто мнется, тесто льется,

На жаровнях хлеб печется,

Только весь он -- так-то вот! -

Для сиятельных господ.

Им -- коврижка, нам -- отрыжка,

Им -- богатство, нам -- шиши,

Так что, братцы, надрываться

Да стараться -- не спеши...

Входит Лукрин, хозяин пекарни, с кнутом в руке. При виде его ученики заработали вдвое быстрее. И запели хором:

Упорно, проворно, и ночью, и днем,

Всем людям на свете мы хлеб свой печем...

Побольше уменья, побольше терпенья,

И выйдет не хлеб у нас,

А объедение!

Лукрин расхаживает, как укротитель зверей, сыплет ругательствами, пощелкивает кнутом. Ученики уже мнут тесто в руках, на лопате сажают хлебы в печь, раз -- один, раз -- другой, чем дальше, тем скорее. Зрители хохочут над этой беготней. Вот маленький ученик, больше похожий на девушку, сбился с ритма. И сразу получил кнутом по спине. Хохот усилился. Буханки мелькают в воздухе, с мальчишки льется пот, гитары играют быстрее, барабаны неистовствуют, кнут так и свищет. Буханки выстраиваются на прилавке, румяные, соблазнительные.

-- Неплохо, -- сдержанно улыбнулся претор. -- Я еще не видал пантомимы о выпечке хлеба.

-- Но что за этим кроется? -- скептически заметил префект.

Вигилы, расположившиеся у ног сенаторов, ковыряли в носу. Потеха -- и ничего больше. Работы не будет...

-- Замесите тесто на новый хлеб!

И вот уже в бочке новое тесто.

-- Сегодня расплата, ученики мои, -- произносит Лукрин. -- Подумайте. Можно получить либо хлебом, либо по три сестерция, но только с вычетом двадцатипроцентного налога.

-- Мы хотим денег, пусть с налогом! -- прозвучали четыре голоса.

-- Тупоголовые! Ведь хлеб для вас выгоднее! Подумайте еще! -- сказал Лукрин и ушел.

Происходит совет учеников.

-- Этот хлеб жрать нельзя!

-- Но после уплаты налога нам одно дерьмо останется. Что делать?

-- Что выбираем?

-- Дерьмо с налогом!

-- Мы хотим денег! -- хором произносят они при появлении Лукрина.

-- Тогда завтра, раз вы такие упрямые.