Сергей Парамонов - История руссов. Держава Владимира Великого

Обо всем этом летописи либо вовсе молчат, либо отзываются крайне скупо.

Этот отказ от описания духовных дел и сосредоточение только на светских в руках монахов нам совершенно непонятен, — ведь и духовные дела давали много для восхваления хорошего и осуждения плохого.

Обратимся теперь к иностранным источникам. Только византийские источники могут, естественно, пролить некоторый свет на интересующий нас вопрос. Если мы сравним список епископов, составленный императором Львом Мудрым и патриархом Николаем Мистиком между 901–907 гг., со списком времен Алексея Комнина (1081–1118), то мы увидим, что прибавилось за два столетия тридцать новых митрополий.

Г. Гёльцер еще в 1886 г. установил ( Heinrich Gelzer. Zur Zeitbestimmung der griechischen Notitiae Episcopatuum // Jahrbücher für Protestantische Theologie. Bd. XII. Leipzig, 1886. S. 536–544), что последовательность новых митрополий соответствует хронологической последовательности их создания между 931 и 1084 годами. Вновь открытые списки митрополий подтвердили вывод Гёльцера [122].

Таким образом, если мы знаем время учреждения митрополии до учреждения ее на Руси и знаем время учреждения новой митрополии после учреждения ее на Руси, мы получаем отрезок времени, когда митрополия была учреждена на Руси.

Г. Фиккер в 1922 г. опубликовал документ, из которого явствует, что митрополия Алании (после Руси) была учреждена уже между сентябрем 997 г. и августом 998 г. [123]Таким образом, митрополия Руси была основана до этого срока. Это подтверждают данные Степенной книги, что митрополит на Русь (первый) был назначен патриархом Хрисовергом и что митрополия начала функционировать на Руси около 990 г. Однако имени митрополита эти источники не дают.

Здесь следует отметить явное расхождение в данных о царьградских патриархах. Эрнест Хонигман ( Ernest Honigmann. Studies in Slavic Church History // Byzantion. Vol. XVII. 1944–1945. P. 128) [124], ссылаясь на Яхью Антиохийского, говорит, что патриархат в Царьграде был вакантным с 16 декабря 991 г. по 12 апреля 996 г., — сообщение явно неверное, ибо из официального списка патриархов мы знаем, что в Царьграде патриархом был Николай II Хрисоверг с 983 по 996 гг., далее был Сисиний II (996–998), затем Сергий II (999—1019). Поэтому это сведение может привнести путаницу при разборе документов, относящихся к этой эпохе, и затемнить разрешение интересующего нас вопроса.

В действительности патриарший престол был не занят четыре года после Антония III (974–979), т. е. с 979 по 983 г., когда патриархом стал Хрисоверг (Николай II).

Единственным источником, называющим митрополита Руси по имени, является «Церковная история» Никифора Каллиста ( Nicephori Callisti. Historia Ecclesiastica, 89, см: Patrologia Graeca. Т. CXLVI. Paris, 1865. Стлб. 1196С), написанная около 1328 г. Говоря о царствовании императора Василия II (976—1025), он писал: «При том же царствовании Феофилакт был возвышен [125]из этой митрополии Севастийской на Русь». Севастия была главным городом провинции Армении II. Хотя переводы с одной епископской кафедры и запрещались церковными законами, но случаи исключений известны, тем более это касалось Руси, государства постороннего и суверенного.

Можно предположить, что, поскольку Василий II жил до 1025 г., назначение Феофилакта на Русь произошло уже после смерти Владимира Великого, однако ясно, что этот греческий ставленник не был первым русским митрополитом.

Замечательно то, что в специальном византийском трактате о переводе епископов из одной епископии в другую, «De Translatione Episcoporum» ( ed. Johannes Leunclavius. Juris graeco-romani tam canonici quam civilis tomi duo. Т. I. Francofurti, 1596. P. 240–242; Patrologia Graeca, Т. CXIX. Paris, 1864. Стлб. 904–909; ed. G.A. Ralles, М. Potlis. Syntagma ton theion kai hieron kanon… Т. V. Athenae, 1855. P. 391–394) [126]нет упоминания о Феофилакте и его переводе на Русь, как и о переводе (на Русь) других епископов.

Сколько можно судить, русские митрополиты в подавляющем числе случаев были выдвигаемы самой Русью и только утверждаемы проформы ради Византией.

Доподлинно известно, что среди митрополитов и епископов на Руси были греки; какую, однако, роль они играли, в каких взаимоотношениях был каждый из них со светской властью, что и в каком виде связывало их с Царьградом, все это покрыто почти полным мраком неизвестности [127].

Есть, однако, слабая надежда, что изучение древних церковных источников прольет больше света на эту область. Для правильных решений нужны прежде всего точные даты и точные имена, ими мы пока не располагаем, нужно работать и ждать открытия новых фактов. Наследство Византии недостаточно исследовано, да и в русских архивах, вероятно, кое-что найдется. Это долг лиц, ближе стоящих к неопубликованным первоисточникам.

Владимир Великий, как он освещен в нашей истории, является тягчайшим упреком ученым-историкам. На протяжении всей истории Руси (сначала Киевской, потом Московской и Петербургской) было только два гиганта: Владимир Великий и Петр Великий.

Можно быть разных мнений о них как о личностях, можно по-разному смотреть на методы их правления и т. д., но одно бесспорно: оба были реформаторами огромного масштаба, оба наложили отпечаток на целые века последующей истории.

Однако в то время, как Петру Великому посвящены книги, статьи, монографии, в то время, как самая эпоха Петра освещена весьма глубоко, в отношении Владимира Великого мы почти ничего не знаем. Не знаем не только потому, что стерлись следы его эпохи, но и потому, что Владимиром Великим не интересовались, его не понимали и недооценили того дела, которое он совершил.

Случилось это потому, что историки утратили верность исторической перспективы: в Петре видели основоположника культуры Руси и отрывали его эпоху от предыдущих. Они упустили, что великое дело Петра не имело бы такого быстрого успеха, если бы оно не покоилось на культуре Древней Руси, и не лишено значения то, что именно с юга, из Киева, Петр брал себе помощников для развития культуры.

Забыли, что при Петре было не только создание новой, но и восстановление старой культуры. Основы же старой были заложены именно Владимиром (христианство, грамотность, законность и т. д.).

Как это ни странно (но вместе с тем характерно), но на протяжении всей истории русской литературы не нашлось ни одного значительного писателя, который серьезно заинтересовался бы этой выдающейся личностью. Это упущение, однако, до известной степени простительно: не было опорных пунктов, исторической канвы, на которые они могли бы прочно опереться: история до сих пор твердо не сказала, был ли он норманн-германец или славянин, неизвестен год его рождения, на ком он был женат, сколько было у него детей и от каких жен, где и когда он крестился и т. д.

К какому бы из этих и подобных вопросов мы ни обратились, — всюду разноголосица и хаос. Естественно, что писатель в этих условиях не может создать какого-то верного и реального образа.