Сергей Парамонов - История руссов. Славяне или норманны?

Однако в 867 году патриарх Игнатий снова вернулся на патриаршество и пробыл на этом посту до своей смерти в октябре 377 года. Через несколько дней после его смерти Фотий снова вернулся на патриаршество. При этом условии смены одного другим естественно, что каждый из них опирался на результаты трудов предыдущего, и установить — кому, собственно, принадлежит введение христанства на Руси, довольно трудно. Однако официальное окружное послание Фотия дает все формальные основания отнести заслугу введения христианства именно на его счет.

Во всяком случае, мы видим, что к концу IX века в Киеве уже существовало архиепископство, т. е. за 100 лет до официального крещения Руси при Владимире, когда православие уже стало государственной религией и религией принудительной, ибо Владимир заявил, что тот, кто не придет креститься, «богат или убог или нищ или работник, противен мне да будет». Угроза слышна совершенно явственно.

Естественное развитие христианства на Руси с 867 года, однако, несомненно испытало крупную задержку с момента появления в Киеве вместо христианина Аскольда язычника Олега. Приход Рюриковичей означал реакцию язычества, и только Владимир Великий во второй период своей деятельности после первоначального увлечения язычеством, когда он воздвигал идолов, обратился наконец решительно в сторону христианства.

Таким образом, христианство не свалилось на Русь как снег на голову, а подготовлялось долгим путем постепенного развития и существовало в значительных размерах более чем за 100 лет до признания православия государственной религией.

Норманисты, предубежденные в том, что «варяги» — это скандинавы, иначе говоря, германцы, совершенно упустили из виду указание Никоновской летописи, что на собрании старейшин в Новгороде, когда решался вопрос о выборе князя, было предложено призвать его «или от Козар, или от Полян, или от Дунайчев, или от Варяг».

Эта небольшая фраза совершенно изменяет наш взгляд на то, как происходило призвание варягов. Прежде всего, аутентичность этой фразы не подлежит ни малейшему сомнению: 1) она чрезвычайно специфична и содержит в себе такие подробности, которые совершенно новы и вместе с тем строго логичны, 2) она не противоречит другим летописям, она только дополняет их.

Все летописи, говоря о призвании варягов, приводили конечный результат этого мероприятия, Никоновская же летопись сочла необходимым выписать из протографа и несколько подробностей, касающихся предварительного этапа.

Этот пропуск в большинстве летописей вполне понятен: для человека, писавшего летопись по свежим следам, было интересно, коль скоро состоялись какие-то выборы, упомянуть о кандидатах на этих выборах; для человека, значительно ушедшего во времени от этого момента, эти подробности не были интересны, летописец считал нужным записать результат мероприятия, а не все предварительные подробности. Не надо забывать, что местом в летописи очень дорожили, употребление всяких титл, значков, сокращений, писание «сплошняком» ясно указывает на это. Наконец, сравнивая разные списки почти идентичных летописей, мы находим часто, что летописец, экономии места и времени ради, просто опускает то, что его не интересует.

В данном случае Никоновская летопись, сохранившая вообще огромное количество сведений, отсутствующих совершенно в других летописях, оказалась подробнее, чем другие, и, что замечательно, и здесь добавила точную, конкретную, мелкую деталь. Эта необыкновенная жизненность и точность Никоновской летописи позволяет думать с уверенностью, что и здесь мы имеем действительное отражение протографа, а не позднейшую вставку.

Обратимся теперь к анализу указанной фразы. Значит, дело с призванием князя обстояло гораздо сложнее, чем думали до сих пор: новгородцы не просто послали к варягам, а сначала обсуждали, откуда им лучше всего раздобыть князя. Состав земель, куда они собирались посылать, т. е. между которыми колебались, чрезвычайно интересен и многозначителен. Это были: хазары, поляне, дунайцы и варяги.

У новгородцев был выбор, охватывающий соседей от Балтийского и до Черного морей, если не считать еще и Азовского (хазары). Таким образом, шаг северных племен во главе с новгородцами был предприятием значительно большего масштаба, чем мы предполагали до сих пор. Они вовсе не представляли собой примитивную, изолированную от других народов группу племен. Они разбирались, где и что они могут найти даже у столь отдаленных соседей, как живших на Дунае.

Значит, о тех троглодитах, которыми представлял себе наших предков Шлёцер, не может быть и речи: уже с самого начала писанной истории «руссов» они представляли собой достаточно культурные племена, чтобы знать, что делается у соседей их за тысячу километров. Примитивизм был не у наших предков, а в голове Шлёцера и всех других историков, которые ему последовали и следуют.

Обратимся, однако, к кандидатам новгородцев. На первый взгляд может показаться, что новгородцы собирались пригласить династию из соседних государств, будь то кандидат славянин («от Полян») или неславянин («от Козар»), на деле это, очевидно, не так.

Действительно, обращает на себя внимание то, что новгородцы предполагали искать своего кандидата и у «Дунайцев». Но ведь никакого «Дунайского» государства не существовало. Существовали (и во множестве) придунайские славяне, находившиеся в разной степени зависимости от своих могущественных соседей (Греции и Рима), а также обладающие различной степенью самостоятельности. Отношения их к грекам, римлянам и другим соседям темны, и мы ничего точного, достоверного о них не знаем, есть, однако, основания думать, что речь шла о славянах, сидевших на нижнем течении Дуная.

Это расплывчатое указание «дунайцы» указывает, что новгородцы обращались, или имели в виду обратиться не к какому-то определенному государству на Дунае, а к племени. Они, естественно, собирались искать кандидата не среди чужих народов, а среди своего племени (славян).

Ведь с кандидатом из чужого народа у них не могло быть ничего общего, брать себе такого князя означало покупать кота в мешке.

Они могли искать только таких кандидатов, с которыми они могли договориться, они нуждались в том, чтобы понять их и быть верно понятыми, поэтому из «дунайцев» могли быть учтены только славяне. Придунайские славяне в силу их близости к культурным центрам тогдашнего мира, были, конечно, более культурны, чем славяне, жившие на периферии тогдашнего культурного мира. Естественно было искать князя из более культурного племени. Такой кандидат мог иметь гораздо больший авторитет и быть весьма пригодным к цели, для которой его выбирали.