Сергей Парамонов - История руссов. Славяне или норманны?

Далее: слово «кербь» совершенно неизвестно в русском литературном языке, как узко специальное. Оно якобы означает «пучок льна». По Томсену, оно происходит от старонорвежского «kerf», «kjarf» или шведского «kärfve», что означает вообще «пучок».

И здесь у Томсена опять огрех; а как называют пучок льна немцы, финны, эстонцы, латвийцы, литовцы, поляки и т. д.? Ответа нет. Так как влияние варягов распространялось на всю Русь, где всюду культивировался лен, то почему слово это уцелело только в местном говоре? Его совершенно не знают на всем остальном пространстве России, и, что особо знаменательно, оно вовсе неизвестно на Украине.

С другой стороны, если это слово заимствованное, то такой иностранный термин мог появиться в местном говоре только как результат постоянной и значительной торговли льном со Скандинавией. Это могло относиться только к эпохе 200–300 лет тому назад, когда начала существовать большая регулярная торговля продуктами сельского хозяйства. Во времена же варягов подобная торговля, по всей видимости, совершенно отсутствовала: страны жили хозяйством, удовлетворявшим местные нужды, и торговля шла главным образом предметами роскоши.

Таким образом, слово «кербь» — слово неизвестного происхождения, весьма узкого значения, существует только в местном говоре и, по всей вероятности, слово новое, а не времени варягов.

Переходим к слову «шнека», безусловно не русскому, а скандинавскому. Оно упоминается в летописях, а также и поныне в областях, где приходится иметь дело с этим особого типа морским судном, выработанным скандинавами главным образом для морской рыбной ловли.

Слово это, очевидно, от старонорвежского «snekkja», заимствовано издавна и другими народами: старофранцузское «esneque», латинское (Средних веков) — «isnechia» и т. д. Оно стало почти международным, и мы никак не можем видеть в нем специального влияния на Русь. Слово это бытует только в Балтийском море и по побережью Ледовитого океана, во внутренних же водах и иных морях России оно совершенно отсутствует. Это говорит об узком местном значении слова и что оно русским считаться не может. Это «влияние» на Русь такого же порядка, как влияние Тибета на Россию: страну мы называем «Тибет», столицу — «Лхаса», главу государства «далай-лама» и т. д.

Вряд ли также можно видеть особое влияние варягов на Русь в том, что руссы в древности называли гавань Царьграда «Суд». Томсен полагает, что это испорченное старонорвежское или шведское «sund», т. е. пролив. Но ведь это нужно еще доказать! Слово «Суд» в приложении к гавани Царьграда может иметь совсем иное происхождение. Не будем, однако, входить в подробное рассмотрение этого слова, — если оно и заимствовано, то значение его совершенно третьеразрядного значения.

Где-то в чужойстороне руссы усвоили название, употреблявшееся варягами, а вот в своейстране, которой скандинавы якобы владели, русские не употребили ни одного скандинавского названия даже для вновь основываемых городов. Появились Ярославли, Изяславли, Владимиры и т. д., но ни одного Гаральдова, Бьернова или Олафова!

Мы заранее оговариваемся здесь, что находимые на Руси некоторыми скандинавскими учеными скандинавские названия некоторых географических мест являются плодом недоразумения или предвзятости — все эти названия угро-финнского происхождения (к этому вопросу мы имеем намерение вернуться в особом очерке).

Итак, из списка Томсена следует по разным причинам исключить 10 слов, но и в отношении остающихся 6 дело обстоит далеко не ясно.

По Томсену «ларь» (ларец) — это старошведское «lar» или современное шведское «lår» (с особым значком над «а» вроде маленького «о»). Мы не имеем возможности сейчас поглубже исследовать это слово, но польское «ларда» для сундука с приданым невесты заставляет задуматься. Еще больше значения имеет полное отсутствие этого слова в украинском языке; в древнерусском языке существовало слово «скрыня» или «скриня». Значит влияние варягов до Киева почему-то не докатилось. Вывод: «цэ дило трэба розжувати»…

Далее идет слово «стяг». По Томсену, оно происходит либо от старошведского «stang», либо от старонорвежского «stöng». И в том, и в другом случае имеется звук «н», отсутствующий в слове «стяг». Можно предположить, что он выпал, но это только предположение. Далее: в слове «стяг» ясно звучит славянский корень, от «встягивать», т. е. поднимать. И, действительно, знамя встягивали вверх вдоль древка. Вывод: пока славянская сторона этого слова не будет исследована, нет оснований слепо верить Томсену.

По Томсену, далее, древнерусское «аск» или «яск» (современное «ящик») — якобы старонорвежское «askr», или старошведское «asker», или современное шведское «ask». Судя по всему, «ящик» в русском языке слово послеваряжское. Откуда оно заимствовано — еще достаточно не выяснено. Знаменательно, что в украинским языке оно совершенно отсутствует. Наконец, трудно допустить, чтобы для столь обычного предмета в хозяйстве древнего русса не было русского слова.

Тиун или тивун, по Томсену, старонорвежское «tjonn» означало старший слуга, доверенный. О нем мы скажем ниже.

Далее: «гридь» — охранник князя. По Томсену, это старонорвежское «grid», что означало «дом», «жилье», «gridmadr» означало «слугу».

Оба эти скандинавские слова отмерли в русском языке уже сотни лет и употребляются только при описании жизни Древней Руси. Следовательно, оба слова почему-то глубоко в народ не проникли, существовали короткое время и уцелели, как анахронизмы, только в литературном языке.

Остается последнее слово — «ябедник». Томсен считает, что оно произошло от старонорвежского «embœtti» или старошведского «œmbiti», что означало «слугу». Однако сам Томсен ставит рядом знак вопроса. Слово это совершенно отсутствует в украинском языке, иначе говоря, до Киева не докатилось.

Мы не имеем возможности останавливаться здесь на дальнейшем анализе, считаем только нужным отметить, что существует довольно авторитетное мнение, что слова «тиун», «гридь», равно как «боярин», «смерд», «вира», «копа», «отара» и т. д., отнюдь не являются скандинавскими, а тюркскими. Иначе говоря, все «скандинавские» слова Томсена оказываются не скандинавскими.

Не будучи достаточно компетентными, мы предоставляем окончательное решение этого вопроса другим. Для нас важно то, что этот аргумент норманистов даже в данной стадии совершенно недоказателен.

1) Количество скандинавских слов, якобы вошедших в русский язык (16), ничтожно мало,

2) наш анализ этих 16 слов показывает, что 10 из них безусловно должны быть исключены,

3) наконец, в отношении остающихся 6 имеются соображения, что и они должны отпасть.

Все это заставляет нас прийти к выводу, что влияние скандинавов на русский язык в древности было ничтожным, оно равнялось почти нулю. Этим самым один из аргументов норманистов рушится, увлекая за собой и другие.